Маршал Херрик. Совсем маленькая роль. Нельзя говорить «маленькая», не бывает маленьких ролей... и далее по тексту. Но если сравнивать с Ричардом, Том Петерс действительно невысок... Да, я запомнила фамилию! Во-первых, Том Петерс — дублер Ричарда из второго состава (и он реально на него похож). Во-вторых, он хороший актер. В-третьих, он пытался защитить Проктора, заступиться за него. В-четвертых... ну, просто интересный мужчина.
Начинается фарс с куклой, обвинениями и потрясанием ордером на арест (который Проктор решительно рвет на клочки, и, заботясь о фанатах, бросает Чиверу в лицо прямо у кресел первого ряда). Элизабет, соглашающаяся добровольно идти в тюрьму, чтобы Джон не наделал глупостей, Проктор, готовый драться за свою жену, как лев, мистер Хейл, успокаивающий всех (и прежде всего себя самого), что все образуется и «суд разберется», Мэри Уоррен, валяющаяся на полу в изнеможении после того, как ее в очередной раз встряхнули, пару раз швырнули и наорали... Старики, мнущиеся в нерешительности — то ли помогать Джону, то ли подумать о собственных женах в тюрьме...
Элизабет — вот кто прекращает весь этот бедлам. Она решительно шагает вперед, попутно давая Джону и Мэри указания насчет детей и хозяйства. И только в конце жалобное «Спаси меня, Джон...» выдает ее внутреннее состояние. Проктор послушно, как ребенок, кивает, но до последнего цепляется за ее руку, которую она в этот раз не отнимает... но пожатие прерывают тюремщики. Джон от внутренней боли гнется и почти падает на пол, и только звон наручников с улицы вызывает в нем последнюю вспышку гнева — но это уже скорее отчаянье, потому что все, находящиеся в доме в глубине души понимают, что не увидят своих любимых больше никогда.
Когда уводят Элизабет, Джон, привыкший действовать быстро и решительно, и распираемый жаждой немедленного действия, вдруг замечает Хейла, который все еще крутится под ногами. Хейла спасло только то, что он включил оскорбленное достоинство (о, вечное оружие интеллигенции!) и ушел, не дожидаясь, пока Джон осознает всю глубину его вины в произошедшем. Сам мистер Хейл ее тоже до конца еще не осознал. Рука его крепка, а убеждения непоколебимы.
Старики, чувствуя неловкость и бессилие помочь, потихоньку тоже тянутся к выходу, унося с собой фонари... сцена вновь погружается в полумрак, оставляя горько плачущего Джона Проктора лежащим головой на столе... Да, он плакал, не просто красиво капая слезами из глаз, плакал всем существом, когда перехватывает горло и голос срывается на дискант... когда не хватает дыхания и уже не стесняешься, а ловишь воздух ртом, и плевать, что скажут люди... когда морщишься от боли и давит в груди... Нет картины, больше рвущей сердце, чем так плачущий сильный мужчина. И он остался один, совсем один, постепенно стихли всхлипы, когда схлынула первая волна боли... Но еще одно маленькое существо сжалось в комок в углу комнаты...
Ох, Мэри Уоррен, опять ты некстати напомнила о себе... Конечно, вся мощь нерастраченного гнева Проктора обрушилась на нее снова. Она должна пойти с ним завтра в суд — и сказать всем правду. Но то, что кажется естественным Джону Проктору, не по силам маленькой и слабой девчонке... Мэри лежит на полу, скрючившись, и только отчаянно рыдает, повторяя «Я не могу!», постепенно затихая...
Джон Проктор стоит перед залом, но смотрит он не на людей. Он видит что-то, недоступное нашему взгляду, и говорит, обращаясь скорее к самому себе — но и ко всем сразу: «Мы те же, что были всегда, но теперь без одежд, и на нас дует ледяной ветер, посланный Богом...» Широкий луч света накрывает его, и в этот свет он медленно уходит по центральному проходу, а ставшая торжествующей музыка провожает его со сцены... Свет гаснет, и только затихающие всхлипывания Мэри - «Я не могу!» - остаются в ушах. А в сердцах — конечно, Джон. Конец второго действия.
Вновь бесшумные тени выходят, чтобы унести со сцены все лишнее. Вдали, за последними рядами зрителей, сидящих позади сцены, распахивается занавес, и сквозь дверной проем мы видим силуэты людей и шум возбужденно шумящей толпы. Зрителям напротив меня приходится оборачиваться, но это небольшое и недолгое неудобство. Таким образом обыграна ремарка Миллера в тексте пьесы: «Из соседней комнаты слышен голос судьи Хэторна, затем голос Марты Кори, отвечающей на вопрос судьи»». Джайлс Кори кричит, обвиняя Томаса Путнэма в умысле прибрать к рукам чужую собственность — землю и скот тех, кого посадили в тюрьму. Это возмущает судейских, потому что голоса повышают тон, слышатся звуки короткой потасовки... и два маршала вытаскивают старика Кори на основную сцену. Дальний занавес закрывается. Действие будет происходить здесь, в одной из комнат здания городского суда.
Судья Хэторн, высокий, худой, как жердь, злой старик в черной мантии. Вероятно, имел довольно большую власть в городе, но на фоне заместителя губернатора слегка потерялся. Даже в пьесе его устремления довольно просты и выражаются часто повторяемой фразой: «Это оскорбление суда!» Можно подумать, что он действительно беспокоится о величии и достоинстве института правосудия... если только не ассоциирует с ним самого себя. Внешне порывист, нетерпелив. Очень мерзко радовался согласию Проктора признаться. Тьфу на вас, господин судья.
Маршалы... справились, называется... Джайлс, конечно, крепкий старик, но ему 83 года! А они его так бесцеремонно... На сцену стремительным шагом врывается высокий человек с прямой спиной и гордо поднятой головой. Его одежда заметно лучше, чем, например, у судьи, семенящего следом, или у прижимистого мистера Перриса: темный камзол с шитьем сдержанного цвета и высоким воротом, высокие, выше колен, сапоги из хорошей кожи... Человек замирает в центре сцены и подсознательно я жду аплодисментов — настолько эффектным было его появление.
Заместитель губернатора Денфорд. Оооо.... вот это персонаж блестящий во всех отношениях! Он венчает собой огромную кучу подлецов всех рангов, но это поистине великолепная вершина. Его походка, осанка, поворот головы не просто говорят, а трубят в медные трубы - идет помощник губернатора! Расступается чернь, а он, светски отставив мизинец, снисходительно взирает на них, ни на дюйм не опуская головы. Заботы фермеров настолько неинтересны мистеру Денфорду, что он планирует быстро решить скучный вопрос и отправиться обратно — к приемам, балам и щекочущим нервы придворным интригам. Но болото мутной лжи так затягивает, и эта грязь так плохо оттирается... Встретив сопротивление, Денфорд вынужден все-таки снизойти до выслушивания объяснений... и вязнет в болоте по уши. Грязь, грязь, грязь... она пятнает безупречную репутацию, а значит — искоренить источник полностью, даже если при этом придется силой или хитростью выдавливать из людей признания, даже если придется повесить десять тысяч человек. Потому что для мистера Денфорда нет на свете дороже человека, чем... сам мистер Денфорд.
Нетерпение. Раздражение. Скука умного человека, вынужденного решать глупые задачи. Полно, да верит ли мистер Денфорд вообще?! Или просто действует в рамках законов, правил и приличий своего окружения, в глубине души презирая этих темных суеверных людей? Очень заметно, что он хочет поскорее решить все вопросы, и непредвиденные заминки его лишь раздражают. Он решительный человек, опытный политик, привыкший быстро мыслить и жестко руководить.
Для меня несколько мест остались непонятны и в пьесе, и в спектакле. Одно из них — зачем старик Джайлс вообще начал разговор о приcтрастии своей жены к чтению книг? Не подумал о последствиях? Ведь видел, что настроения весьма тревожные, он же не дурак. Зачем? Становится тоскливо. Старик на сцене, опираясь на суковатую палку, еще пытается исправить свою ошибку, в чем-то убедить этих надменных, уверенных людей, а я понимаю, что это начало конца — для него, для его жены, любящей читать по ночам, и для десятков других людей, которые случайно попали в жернова истории...
Не привыкший откладывать дела в долгий ящик, господин Денфорд требует привести в комнату Томаса Путнэма и решает провести отдельное заседание суда прямо здесь. Слово против слова — без особенных улик, без доказательств... Слово Джайлса Кори, завзятого скандалиста, против слова мистера Путнэма, уважаемого члена общины (притом богатого). Это дело обречено на провал. Отчаявшийся Джайлс, поняв, что правды не добьется и жену не спасет, кидается на Путнэма с палкой...
Джон Проктор появляется сбоку, волоча за руку несчастную, зареванную Мэри Уоррен. Он довольно цепко держит ее за плечо — потому что не заметно в Мэри особой решимости говорить правду и признаваться в грехах. За ними мелкими шажками следует Френсис Нэрс.
Мистер Денфорд слегка обескуражен таким нашествием фермеров, и раздражен задержкой. Он не намерен вступать с ними в споры, отказывается принимать заявления, перенаправляет к местным властям — в общем, ведет себя как классический чиновник в любой стране мира и в любые времена. Но вот Проктора он выслушать вынужден, потому что тот говорит очень странные вещи.
Поначалу Денфорд настроен на некоторое подобие сотрудничества. Он выслушивает Джона, объявляет ему, что его жена беременна — а значит, не будет казнена, и предлагает удовольствоваться этим. Но Проктор, растерянный неожиданными вестями, продолжает мяться в центре комнаты, оглядываясь на стариков. Да, Джон... ты не был бы собой, если бы повернулся и ушел, обрадованный тем, что твоя жена в относительной безопасности. «Эти люди — мои друзья, сэр. Их жены осуждены — я не могу оставить их». А значит, все-таки придется Мэри Уоррен пройти через все круги личного ада...
Проктор протягивает Денфорду несколько заявлений, Денфорд требует назвать имена подписавшихся... вполне законно требует, но в данном случае закон — это смерть... старый Френсис Нэрс плачет... он только что предал своих друзей и доброжелателей. Джайлс Кори, своей рассудительностью сумевший вызвать улыбку даже на лице Денфорда, отказывается отвечать на вопросы и раздраженный его упрямством представитель губернатора приказывает взять его под стражу.
Вторая немного непонятная вещь в пьесе — почему все сразу настолько поверили кучке девчонок, наговаривающих на соседей, что даже слово Ребекки Нэрс никто не принял во внимание? Нам говорят — дети не могут лгать. Ну, вряд ли они такие уж дети... даже просто в силу возраста — 16, 17, 18 лет... но, думаю, это просто одна из аксиом автора, с которыми спорить не принято: невинное дитя, находясь в религиозном исступлении, лгать не может.
И вдруг этот фермер с заявлением, что девочки лгут. Как такое возможно? Денфорд решает приостановить судебное заседание и выслушать отступницу, а потом уже думать, что с этим делать.
[p]Снова бедняжка Мэри в центре событий, окруженная раздраженными и опасными высокопоставленными людьми. Как мышь среди котов... куда же ей, бедной, деваться? Проктор укрепляет ее
