спрашивает Родионов юношу.
— Улица Героической борьбы, тринадцать.
— В Институт, что ли? Значит, можем поехать вместе, — обрадовано говорит Русалина.
— Вы тоже поступаете?
Русалина кивает.
— Наши люди! — восклицает юноша. — Поехали. И да — я Кирпичонок. Евгений Кирпичонок.
— Я — Русалина, а это Родионов.
— Юху-у-у! — жизнерадостно кричит Кирпичонок при виде Института. — Классическая тюремная архитектура! Во попали!
Действительно, в быстро наступающих сумерках огромный мрачный корпус на фоне лесной чащи внушает трепет. Здание — причудливая смесь древнегреческого и романского стилей пополам с барокко. Чёрный от времени фасад. Многометровой толщины стены, кажется вытесанные из гранита. Монументальные колонны, поддерживающие треугольный козырёк над крыльцом. Изящная с кружевными краями кровля. На карнизе смотрят во все стороны мифологические существа с лапами, клювами и крыльями. Узорчатые окна первого этажа забраны коваными решётками. В глубоких нишах, расположенных между окон, корчатся кариатиды.
— Представляете, ребята, — бурлит энтузиазмом Кирпичонок. — Вот в этом прекрасном месте мы и будем пять лет заниматься поисками собственного «я». Так сказать, расти, усиливаться и наливаться соками.
— Или будем здесь вариться в собственном соку, пока не сваримся, — замечает Русалина. — Отсюда до города пешком не дойдёшь.
В кабинете приёмной комиссии роль приветственного комитета исполняет равнодушная бесцветная женщина с ртутными глазами. Она раскладывает документы трёх абитуриентов по картонным папкам и подаёт направления в общежитие.
— Поторопитесь, — бормочет бесцветная женщина. — Комендант закрывает общежитие в одиннадцать.
И вот они, следуя редким указателям, шагают по тёмным сводчатым галереям. Сначала прямо, поворот, ещё один поворот, лестница вверх, снова прямо, поворот, лестница вниз, опять прямо…
— Эти коридоры похожи на круги ада, — жалобно говорит Русалина. — Мальчики, мы не заблудились?
— Наверное, Институт проектировал какой-то сумасшедший архитектор, — пыхтит из-под своих сумок Кирпичонок. — Даже непонятно, сколько в нём этажей.
Наконец, перед ними появляется ободранная железная дверь. На двери неровно намалёвано красное слово «общежитие».
— Кажется, добрались, — произносит Кирпичонок. — Добро пожаловать в светлое будущее!
Родионов с трудом открывает чудовищно тугую дверь, все входят. За дверью никого нет. На стойке дежурной табличка предупреждает: «Забудь о курении!»
— Ну и где тут логика? Как можно забыть о курении, если эта табличка всё время напоминает? — вслух удивляется Кирпичонок.
Из-под стойки выныривает круглый, как фрикаделька, горбоносый мужчина. В руке он держит шариковую ручку.
— Вы кто такие, молодёжь? Новая абитура?
Абитура дружно вздрагивает от неожиданности. С плеча Кирпичонка соскальзывает на пол одна из сумок.
— Да, мы приехали сдавать экзамены. А вы кто? — любопытничает Кирпичонок.
— Я — завхоз Баблоян. Гдэ ваши направлэния, молодёжь?
Внимательно прочитав направления, Баблоян обращается к ребятам:
— Значит так. Парнэй я могу посэлить вмэсте. Сэдьмая комната ещё свободна.
— А меня куда, дяденька? — задаёт вопрос Русалина.
— Я тэбе нэ дядэнька, стрэкоза. Для тэбя я — «товарищ Баблоян», — поправляет мужчина.
— Так где же мне жить, товарищ Баблоян? — повторяет вопрос Русалина.
— Я тэбя, стрэкоза, пожалуй, опрэдэлю во вторую комнату к Конэводовой. Как раз там одно койко-мэсто свободно.
— Где эта вторая комната? — опять спрашивает Русалина.
— Нэ торопись, стрэкоза. Сначала я каждому из вас выдам ключи и комплэкт спальных принадлэжностей: матрас, простыню, подушку, одэяло, пододэяльник, наволочку, полотэнце. Учтите, постэльное бэльё у нас мэняют раз в нэдэлю.
Пока Русалина, Родионов и Кирпичонок получают всё перечисленное, словоохотливый завхоз болтает, не переставая:
— Общежитие вам понравится, молодёжь. Оно раздэлэно на женский и мужской блоки. Есть ещё блок для аспирантов и прэподаватэлей. Чур, по ночам в женский блок нэ бэгать! Это вас, парни, касается.
— А что, бегают? — лыбится Кирпичонок.
— Неделю назад застали одну парочку нэпосрэдственно в до-мажоре, ну и дирэктор Института стёр их в порошок. Утром обоих здэсь уже нэ было. И чего добились? В наше врэмя бэз диплома только в подзэмном пэрэходе попрошайничать.
Баблоян сурово сверлит глазками Кирпичонка и Родионова.
— Ладно, проехали, молодёжь. В каждом блоке по четыре туалэтные комнаты, по двэ умывальные комнаты и душевые комнаты. В студэнческих комнатах проживают по два человэка. В комнатах есть холодильники и тэлэвизоры. Даже интэрнэт-розэтки. Учтите, за порядком сами будэте слэдить.
— А как у вас здесь с питанием, товарищ Баблоян? — интересуется Кирпичонок.
— Продукты можно купить у мэня. Говорыте, что вам надо и я прывэзу из города. В каждом блоке есть кухня в столовом помэщении. В кухне элэктрыческая плита, микроволновка, аппарат для очистки воды с горячей и холодной водой. Кухни открыты круглосуточно. Учтите, уборку кухонь проводите сами в соотвэтствии с графиком дэжурств.
Русалина спрашивает, с недоверием разглядывая желтоватую наволочку:
— А постираться?
— Этажом ниже в подвале находятся двэ прачечные: мужская и женская. В них установлэны четыре стиральные машины. Стирать бэльё можно круглосуточно. Если понадобится утюг или гладильная доска, то обращайтэсь к Золужке.
— Это кто?
— Комэндант. Утром познакомитэсь.
Комната номер семь оборудована настенной вешалкой, двумя узкими кроватями, двумя прикроватными тумбочками, обеденным столом, тремя стульями, шкафом для одежды, холодильником, телевизором и репродукцией картины Гавриила Горелова «Ленин и мальчики». Не так уж мало. Жаль, что нет вентилятора. В комнате душно.
Родионов бросает на синюю железную сетку кровати тонкий матрас, убитый, словно на нём спал слон. Кирпичонок прилежно застилает свою кровать. Закончив, он с удовлетворением констатирует:
— Аскетическое ложе абитуриента к применению готово!
Он придирчиво оглядывает результат своих трудов и добавляет:
— Вообще-то, оно не так ужасно, если присмотреться повнимательнее.
Потом Кирпичонок обращается к Родионову, который принимается раздеваться:
— Ты разве не будешь ужинать?
— Не хочется что-то. Ешь без меня.
— Тогда я тоже не буду. И да — я ведь веган. А первое правило веганства гласит: ешь только тогда, когда есть аппетит.
Кирпичонок выключает свет в комнате и ложится. Искрутившись в горячих липучих простынях, он решается снова заговорить:
— Ты знаешь, Родионов, что некоторые учёные считают общежитие паноптиконом?
— Что такое паноптикон?
— Это идеальная тюрьма, в которой один стражник может видеть одновременно всех заключённых. Арестанты не знают, за кем стражник наблюдает именно в этот момент, поэтому каждый думает, что он находится под постоянным контролем. Их самооценка садится на шпагат и, таким образом, в этой идеальной тюрьме заключённые превращаются в идеальных арестантов. Круто?
— Ну и что общего у общаги с паноптиконом?
— Тебе перечислить? Отсутствие личного пространства, невозможность полностью распоряжаться своим временем, принудительное общение с соседями и руководством, знание личной жизни соседей.
— И что из этого следует?
— Следует то, что здесь мы не принадлежим самим себе.
Родионов отворачивается к стенке, буркнув:
— Не умничай, Жека. Лучше спи.
— Поверь, это сумеречная зона, Родионов. Здесь у нас есть шанс заглянуть в пропасть.
Родионов игнорирует слова Кирпичонка. Несмотря на духоту, он сразу проваливается в сон.
Русалина лежит в жаркой сонной мгле с открытыми глазами. Она слушает, как ветки стучат в окно, и представляет себе худое лицо Родионова. Какой симпатичный мальчик! Скромный, молчаливый, но очень милый. Высокий, сильный. Глаза глубокого синего цвета, резкие, мужественные черты. А шрам на щеке его нисколечко не портит!
2
Комендант общежития Золужка похожа на противное распухшее насекомое. Муха не муха, жук не жук, таракан не таракан. Что-то среднее. В общем, гладкое овальное тело без талии, короткие кривые ножки, непрерывно двигающиеся ручки. Над ушами торчат, как антенны, два неровных песочного цвета хвоста, перетянутые розовыми резинками. У Золужки и голос под стать жучиной внешности: жужжащий. На сплющенной груди белеет бейджик «Съедобина Анна Альбертовна». Золужка проводит жизнь за стойкой дежурной в неодобрительном созерцании окружающей среды. Её миссия на этом свете — отравлять студентам каждый день, проведённый в Институте.
— Летом в общежитии живут только абитуриенты, — монотонно жужжит Золужка Родионову. — За месяц пройдёте подготовительные курсы. Потом будете сдавать вступительные экзамены. Ну, а кому сдать не суждено — идите, дороги делайте. По нашим дорогам только на луноходах ездить.
Родионов молча кивает. Стоя перед Золужкой, он уныло разглядывает табличку «Забудь о курении!» Умаявшийся вчера Кирпичонок ещё спит. Родионову было жаль его будить, поэтому он оставил соседа по комнате задыхаться под шерстяным одеялом, а сам отправился бродить по Институту. Но добрёл только до Золужки. Та присосалась к нему, как пылесос к занавеске.
— Курить можно исключительно на улице, молодой человек, — враждебно замечает Золужка, поймав взгляд Родионова на табличку. — Относись к этому правилу с пониманием.
— Я отношусь, — говорит Родионов. Он не курит. В армейке пробовал с пацанами, но не втянулся как-то.
— В библиотеке есть помещение для самостоятельных занятий.
— Я мало читаю. Только то, что нужно по программе.
Не обращая внимания на слова Родионова, Золужка жужжит своё:
— На первом этаже находится тренажёрный зал. Рядом с ним — комната с настольным теннисом. На территории есть спортплощадка.
— Я не увлекаюсь играми на свежем воздухе.
— Тогда можешь отдыхать в холле на первом этаже. Там имеется мягкая мебель, большой телевизор и пальмы в горшках.
— Отдохну.
Родионов делает усталое лицо, но Золужка продолжает жужжать:
— Общежитие открыто с восьми утра до одиннадцати вечера. Гостей можно приводить с трех до десяти, но только проведать. На ночь оставлять ни-ни!
— Да знаю я, Анна Альбертовна. Нам вчера товарищ Баблоян всё рассказал.
Золужка впивается в Родионова круглыми матовыми глазами.
— И вот ещё что, молодой человек. Ты крещёный? В церковь ходишь?
— Да нет. Я в православие и прочее вуду не верю.
— Ну и дурак!
— Сбежал из плена? Мы слышали, как Золужка тебе втирала.
Из глубин кресла Родионову с иронией подмигивает потрёпанный парнишка. Его долговязый друг с серой мучнистой кожей рассеяно наблюдает за тем, как на экране телевизора мышонок Джерри азартно занимается избиением кота Тома. Кроме троих абитуриентов, под высоким сводом холла больше никого нет.
— Вы кто, пацаны?
— Я Обморок, а это Авогадро, а ты
