Произведение «Музей Десяти Источников Глава 11 После учебки» (страница 1 из 3)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Роман
Сборник: Роман
Автор:
Баллы: 12
Читатели: 1386 +1
Дата:
Предисловие:
А вокруг бушевала весна!..

Музей Десяти Источников Глава 11 После учебки

     В Белгород-Днестровский, красивейший украинский городок, уютно раскинувшийся неподалёку от Одессы, они прибыли самостоятельно, так как перед самой отправкой окончивших учебное подразделение курсантов в линейные войска, попали, к немалой своей досаде, в лазарет, он – с жестокой ангиной, напарник – тоже с каким-то недугом. Определённый командованием полк назначения для прохождения ими дальнейшей службы, располагался в этом благодатном городке, и они, сойдя с электрички, опьянённые краткосрочно дарованной и ниспосланной им самими небесами свободой, решили сначала прогуляться по окрестностям, а уже затем пересечь КПП нужного им полка. Доверив свои, аккуратно уложенные, вещмешки привокзальной камере хранения, они налегке, сияя начищенными до зеркального блеска сапогами и ничуть не беспокоясь о вполне вероятной встрече с патрулём, радостные и воодушевлённые, шагнули в благожелательно прищурившийся на них симпатичный, незнакомый городок.

      А вокруг бушевала весна! Воздух был напоен одурманивающим ароматом цветущих вишен и яблонь, тёплые, лёгкие волны зародившегося на Чёрном море ветерка, ласкали лицо, а дыханье перехватывало от тысячи смешанных запахов весеннего цветенья деревьев и обильного, спешащего жить, разнотравья. Каштаны, высаженные давным-давно, на заре века, или даже раньше, чьими-то заботливыми руками, стояли ровными рядами и разливали щедрую тень по обе стороны пересекающихся аллей и улочек. Время, назначенное каштанам для цветения, ещё не подошло, но тяжело набухшие бутоны уже в ближайшие дни готовы были взорваться яркими соцветиями навстречу ласковому солнечному теплу и, даже не расцветшие, они источали в солнечном мареве медовый, тягучий аромат. Стены аккуратных домиков снежно белели свежей известковой побелкой, в палисадах цветов было ещё больше, чем на улицах и всё это походило на некую грандиозную цветочную феерию, на безудержную, в своём веселье, фиесту, на головокружительный, безоглядный на пресные приличия, бразильский карнавал. Лица прохожих светились приветливостью, стайки весело щебечущих девчат, в лёгких и цветастых платьях, наполняли окружающую картину недостающим аккордом. И сердце не умещалось в груди, молодая кровь бурлила в сосудах, в душе гремела музыка, хотелось жить вечно, любить без памяти и поступки совершать только хорошие, а лучше – героические!

      Они гуляли по улочкам утопающего в солнечном сиянии городка и при помощи словоохотливых прохожих легко нашли дорогу к своему полку. А вот и КПП, вот она, та самая воинская часть, где им предстояло служить дальше. Остановившись по другую сторону широкой улицы, оба наблюдали, как дежурный по КПП распахивал перед выезжающим армейским автомобилем серые ворота с красными звёздами. Как то сложится здесь их дальнейшая жизнь? Как примут их новые сослуживцы? Командиры? Ещё долгие полтора года службы отделяли их от вольной гражданской жизни, и эти полтора года казались им тогда нескончаемыми. Окружающее их весеннее благоухание, пьянящий, напитанный солнцем воздух и яркие краски городского пейзажа – всё, казалось, недоумённо и возмущённо кричало о полной абсурдности совмещения солдатской службы с простирающимся вокруг великолепием. Но времени рассуждать на данную тему у них уже не оставалось, поэтому они, не сговариваясь, повернули в сторону вокзала и зашагали, бодро и по-деловому, за оставленными в камере хранения вещмешками.

      Это были старые, дышащие историей, турецкие казармы. Архитектурный стиль давным-давно возведённых построек, неожиданно и приятно огорошив вначале, угнетал затем удручающей однообразностью арочных форм дверных и оконных проёмов. Восточный мотив турецкого зодчества сохранился, угадывался сразу, несмотря на более чем вековую давность сооружения и на все текущие и капитальные ремонты, проведённые турецкими, царскими, а затем и советскими властями. Да и названия у города было два. Официальное и современное - Белгород-Днестровский, так себе, ничего особенного, название, как название. Но другое, из дальних лет, казалось, было окутано сказкой из «Тысячи и одной ночи» и благоухало восточными пряностями, в нём слышалась загадочная восточная музыка, ощущался терпкий аромат кальянного дыма. Аккерман. Так в давнюю пору назывался этот городок.

      Потекли армейские будни. Часть называлась кадрированной, офицеров здесь было едва ли не больше, чем солдат. Поэтому в наряд, кому как повезёт, приходилось заступать через сутки. «Через день – на ремень, через два – на кухню», в тысячный раз бодро провозглашался служивыми фольклорный армейский тезис, звучащий в неизменной оптимистичной тональности. Оптимистичной, поскольку к оптимизму обязывал возраст, потому что жизнь только начиналась, потому что всё большое, хорошее, или самое лучшее было впереди! Солдатская братия не унывала, тем более, что распорядок дня не оставлял времени для уныния. Хотя, по сравнению с клокочущим ритмом оставшейся позади учебки, здесь, в линейных войсках, было спокойнее, личного времени оставалось больше. Если бы не хождения в наряд...

      Шли четвёртые сутки бессменного пребывания Соколова в наряде по кухне. И не просто по кухне, а в посудомойке. Что такое посудомойка, пусть даже небольшого полка, к которому, однако, прикомандирован был и состоял на довольствии целый батальон военных строителей, понять может только тот, кто сам на себе испытал тяготы армейской службы. На четвёртые сутки, в насквозь просаленной и уже не высыхающей гимнастёрке, в мокрых, разбухших сапогах, тисками охватывающих отёкшие ноги, руками, напоминающими долго мятую бумагу, Соколов уже не осознавал себя. Само по себе состояние скотского отупения стало для него чем-то привычным, он свыкся с ним, не пытаясь уже реагировать на всё реже кричащий внутренний протест. Его внутреннее Я проваливалось в какие-то бездны сознания, в чёрные глубины, о существовании которых он даже не подозревал. Оно скукоживалось, деформировалось, становилось неразличимым, но продолжало жить, заботливо сооружая для себя убежище в виде спасительного кокона, рискуя, однако, обездвижить себя в этом коконе окончательно.

      Он стоял над ванной, полной немытых бачков из-под вторых блюд. По краям ванны красно-коричневой каймой тянулась жирная, с неровными краями, толстая полоса. Из крана, разбрызгивая обжигающие капли, струилась горячая вода. У второй ванны, до краёв забитой грязной посудой, сопел напарник, Серёга Черныш, призванный на службу в то же время, что и Соколов. Серёга был родом из Белоруссии, жил в городе Молодечно. Вдвоём с Серёгой они составляли полную комплектацию инженерно-сапёрной роты, в которую были определены для прохождения дальнейшей службы. Два человека в роте – таковы были особенности кадрированной части.

      Столовая почти опустела. Гулким эхом в ней отдавались голоса последних посетителей. Полка окна раздачи посуды и металлический стол сбоку от неё внутри помещения посудомойки были завалены бачками, кружками, ложками, половниками, почему-то называемыми разводящими, кусками недоеденного хлеба. Из некоторых, небрежно поставленных бачков, вытекали остатки пищи. Соколов, опустошённо оглядывая своё хозяйство, без тени волнения прикидывал, об какой из углов этого провонявшего кислятиной помещения, можно было бы наверняка, одним точным движением, размозжить себе голову. Затем принялся разгребать завалы окна раздачи. И в этот момент в проёме окна возникла удивительно добродушная физиономия круглолицего очкарика. Соколов, отдалённым уголком сознания, отметил не похожий на других осмысленный, живой взгляд и притягательную, сразу располагающую к себе внешность. Очкарик втиснул принесённый пустой бачок на оставшийся свободным какой-то пятачок полки, но, почему-то, не уходил, а, слегка согнувшись и забавно вытянув шею, казалось, с интересом изучал помещение посудомойки. Соколов мысленно пожал плечами и продолжил свою работу. Через мгновение он уже забыл про очкарика, скользкой тряпкой пытаясь смыть жир с очередного бачка. Справа паровозом сопел Черныш и это бесконечное сопение напарника, поначалу раздражавшее, теперь, напротив, успокаивало и даже вносило своеобразную гармонию в грохот посуды, плескание воды в ванне и её чавканье в раскисших сапогах. И тут, сквозь ватную завесу в ушах, Илья вдруг услышал:

- Мужики, а ведь вы неправильно моете!

Соколов с Чернышом обалдело уставились на очкарика.

- Понимаете, процесс построен неверно. Тут другой подход нужен.

Илья не успел разозлиться. Не успел подумать о том, что очкарик, от нечего делать, наверное, просто подтрунивает над ними. Не успел, потому что у него, да и у Черныша тоже, внезапно ожила глупая надежда на волшебное избавление от рабского труда, продолжающегося четвёртые сутки подряд. А вдруг! Вдруг этот круглолицый симпатяга подскажет им нечто такое, что враз изменит ситуацию, они смогут быстро завершить скотскую работу, выйдут на свежий воздух, стащат с себя измучившие их, пропитанные помойной гадостью, сапоги, ступят уставшими босыми ногами на свежую, ласковую траву, отстирают, наконец, свои гимнастёрки, отмоются в волнах Днестровского лимана от кухонной вони! И, может быть, снова почувствуют себя людьми? Они продолжали обалденно таращиться на очкарика. А тот, вопреки ожиданиям, не ушёл, злобно усмехнувшись на прощание, напротив, стал вдруг засучивать рукава и окончательно шокировал:

- Тебя как зовут? – спросил он, обращаясь к Илье.

- Илья, - буркнул Соколов.

- А тебя? - глянул он на Серёгу.

- Черныш я, - выдохнул напарник, - Серёга.

- Ты вот что, Серега, ты отдыхай, а мы тут с Ильёй попробуем разобраться. Лады?

      Черныш, не вполне понимая происходящее, не осознавая ещё своего счастья, машинально попятился к выходу из помещения. Илья вспоминал потом, что его кольнуло нечто похожее на зависть к напарнику. Потому, что он, напарник, уходит, избавляется от рабства, а Илья остаётся. Но это длилось мгновение. Из недр сознания тёплой волной нахлынуло вдохновение, появилась надежда, ожила вера в небесное провидение и Божьих ангелов. Организм Ильи слишком устал, он сейчас не мог размышлять над поступком очкарика, не в состоянии был думать о причинах его необъяснимого благородства. А Миша, тем временем, уже находился рядом с ним и бодро давал указания.

- Так, сейчас – освобождаем все ванны. Убираем всю посуду. На пол, куда угодно. – Он сопровождал свою речь уверенными движениями. Илья потихоньку заражался его азартом.
- Сливаем всю воду из ванн! Так. Отмываем ванны. Затыкаем. Набираем чистую горячую. В первую – только горячую. Во вторую – средней температуры. В третью – прохладную.
Илье невольно передавалась энергия очкарика. Впервые за долгие дни у него по-настоящему поднялось настроение, в горле першила и закипала песня и Илья, опять же, каким-то запредельным краешком сознания, по ходу работы, удивлялся неиссякаемости человеческой энергии и немереному потенциалу собственных возможностей.

- Миш, ты, где опыта набирался? Часто бывал в посудомойке?

- Я то? Один единственный раз! Тут, Илья, анализ нужен, понимаешь? Надо понять, с чем имеешь дело, и разработать верный


Оценка произведения:
Разное:
Реклама
Обсуждение
     05:47 23.02.2011 (1)
1
"... Но особый оттенок его душевному состоянию придавало странное, сладостно-тревожное, невесть откуда взявшееся, но поселившееся в сердце уже давно, предчувствие. Чего-то, несомненно, хорошего, обязательно долженствующего быть, чего-то очень светлого и, в чём он не сомневался, значительного. Предчувствию этому он искренне изумлялся, объяснений его возникновению не находил и поначалу теряясь в догадках о причинах его появления и замечая, какое умиротворение оно ему дарит..."

Вот этот маленький отрывок - предвосхищение будущих событий, очень здорово вписался в этой главе. Так как я уже прочла последующие главы, то знаю, что это за тревожная сладость.
Я просто замирала вместе с Вашим героем от его предчувствия.
Именно так и должны писаться романы, когда читатель забывает себя напрочь и впадает, помимо своей воли, в реку повестования.
В этом мастерство писателя, передать свою ассоциацию на уровне живого ощущения.
Вот она, литература - одно из самых волшебных искусств, способных уносить, переносить во времени и пространстве на сотни миль, в прошлое, будущее и купать в настоящем.
     11:23 23.02.2011 (1)
Я, ей Богу, смущён основательно... Даже и не знаю, что сказать. Вы щедры в своих определениях. И как  мне, на самом деле, хотелось бы им соответствовать! Источником вдохновения для мужчины всегда была, есть и будет Женщина. Творчество не было бы творчеством, если бы оно не озарялось искренним женским вниманием, а в идеале - женской любовью. Во всяком случае, это в полной мере относится к моему собственному творчеству. Вот так. Просится сказать гораздо больше, но что-то мне подсказывает, что этого делать не надо.
Спасибо...
     16:02 23.02.2011
1
Пусть то, что подспудно просится сказать, найдёт своё место в романе, недосказанное здесь, оно прозвучит гораздо проникновеннее TAM, изумит своей естественностью.
Читаю, как и прежде...
     01:49 23.02.2011 (1)
1
А знаете, как мой отец называет мытьё посуды..?
Творческой работой...)))
Обычно, говорит он, ты стоишь, работаешь руками над кастрюлей, а мысли твои где-то далеко, за гранью мытья посуды, за гранью пригоревшего ко дну молока...
Мама с этим категорически не согласна, она старается как можно скорее избавиться от постылых кастрюль и окунуться в мир книги, в мир чтения, в мир, где кастрюли превращаются в корабли и плывут, гордо рассекая волны.
Мне безумно нравится как Вы пишете, Ильдар!
Я получаю истинное наслаждение, правда.
     11:50 23.02.2011 (1)
Про академика Сахарова тоже рассказывали (кажется, его супруга), что одним из любимых его занятий было мытьё посуды. Я далёк от мысли проводить параллели между собой и знаменитым учёным, но, тем не менее, не могу  удержаться от того, чтобы не сказать по секрету, что меня самый заурядный посудомоечный труд домашнего масштаба, как правило, всегда приятно успокаивает и даже более того, способствует непредсказуемому и разнонаправленному  мыслительному процессу. Так что отец Ваш абсолютно прав, называя эти кухонные хлопоты творческой работой!
Знаете, что меня расстраивает? Оказывается, я написал очень мало и мне совсем скоро уже нечего будет Вам показать. А мне так хочется, чтобы Вы и впредь баловали меня своим вниманием! Что делать? Правильно: засучить рукава и приняться за работу!
Спасибо!..
     15:50 23.02.2011
1
Не волнуйтесь, моё внимание будет следовать за Вами тенью...)))))
Я далеко не всё ещё прочла на Вашей страничке, а там много и спешить не буду.
Просто настройтесь на вдохновенную волну, а я призову щедрую Музу послужить Вам. И потом, я могу опять перечитывать написанные уже главы, в этом своя особенность, потому что каждый раз твои глаза, душа и ум схватывают маленькие детали, которые не были замечены, но играющие, тем не менее, важную роль.
Мне кажется иногда, что выражение "раскрытая книга" означает неисчерпанность и сколько ни читай, глубина не имеет дна, так что можно тонуть, испытывая каждый раз новые ощущения.
Реклама