Долго думал, что можно вспомнить о прошлых событиях, пережитых в канун новогодних праздников?
Ничего из ряда вон выходящего и запоминающегося на ум не приходит.
Всплыли в памяти несколько душещипательных историй, но их будет написано достаточно много. Ибо Новый год тем и отличается, что у обиженных и несчастных появляется просвет в жизни, в котором добро позволяет избраннику начать жизнь с чистого листа.
На моей памяти таких чудесных случаев не было, так что буду описывать правдивую историю из далекого прошлого.
Это время, когда молоко было слаще, и вода чище.
Действительную службу довелось мне проходить в те времена, когда служили три года. И это считалось в порядке вещей.
Сейчас, не успеет из новобранца домашний дух выветриться, а он себя уже "дедушкой" величает. Смех, да и только.
Свой первый Новый год в армейских сапогах встретил я в Амурской области в Возжаевском гарнизоне.
Наш автобат обслуживал строительные части. Ибо по той грязи могли ползать только военные полно-приводные грузовики.
Уже пережили мы сухие ветра середины лета, пережили расползающуюся из-за нудных дождей под колесами автомобилей жидкую грязь, именуемую дорогой, и, наконец-то, вступил в права главный дорожный мастер - Мороз Иванович.
Он быстро навел на дорогах порядок. И служба пошла веселей: автомобили резво бегали по сухому снегу, который заполнил все дорожные ямы. На седьмое ноября задула настоящая, сказочная метель. Такую можно увидеть только в кино.
На время метели жизнь в гарнизоне замерла. Нам, призванным на службу из южных районов Азии, это было в диковинку. Мы еще не понимали, что даже при небольшом морозе, такой ветер способен в течение получаса отобрать жизнь.
Метель утихла, мороз поправил дороги, и служба вошла в привычную колею.
Незаметно пролетели годы службы, и после очередной встречи Нового года мы стали все чаще смотреть на Запад, представляя дорогу домой.
Случай, который мне вспомнился, корнями уходил в первую половину последнего лета службы. Время шло легко и приятно.
Мне доверили бензовоз и заправку. Я выезжал в ближайший город на нефтебазу, получал бензин, привозил его в часть, сливал в емкость. Все остальное время заправлял автомобили.
Имел привилегию - не присутствовать на вечерней проверке по причине служебной занятости.
Именно этот факт вызывал в старшине роты жуткую неприязнь. Он считал, что я торгую бензином и у меня много денег, которых ему тоже хотелось.
При каждом удобном случае стремился сделать гадость. Все время приходилось быть начеку.
Как-то, возвращаясь в часть, обратил внимание на цветущую степь. Цветы были необычайно красивы. По какому-то душевному порыву остановился и пошел к цветущей поляне.
Беден мой язык, чтобы описать те чувства, которые всколыхнулись в огрубевшей душе старого служаки.
Переливы красок и необычайно тонкий аромат, плывущий над поляной, - всё вызвало во мне восторг и упоительное восхищение.
Аккуратно, стараясь не нарушить красоты поляны, я нарвал букет, крепко связал его стеблем полыни, завернул в газету и положил на пассажирское сиденье. Открыл в машине окна, дабы резкий запах бензина не навредил нежным цветам.
Дальше действовал на автомате, будто кто-то неведомый руководил моими действиями.
После каждого рейса отмечался в штабе, а в бухгалтерию хоз -службы сдавал накладные.
Взял с собою букет. Молодые девицы заахали при виде такой красоты. Послышались игривые вопросы:
- И кому же ты принес эту прелесть?
- Самой красивой из вас…
Подошел к столу пожилой, убеленной сединами, но приятной, женщины, она принимала мои накладные, вручил ей букет. Оставил бумаги и ушел на бензозаправку. Вроде бы безобидный поступок, но он-то и сыграл незабываемую роль в дальнейшей моей службе.
Как я не остерегался подвоха со стороны старшины, но ему удалось подставить меня. До Нового года оставались считанные дни.
Приехав с рейса, слил бензин, закрыл заправку и направился в столовую. Для водителей, возвращающихся из рейса, накрывали расходный стол на десять персон, и этот стол стоял рядом со столом младших командиров, сержантов и старшин.
Рота отобедала. Я сидел за расходным столом и тихо жевал свою пайку.
- Больше ни кто не подъедет, - услышал я голос старшины и увидел, как сержанты расхватали с расходного стола порционное мясо и, подобно голодным псам, с гоготом проглотили его.
Рота пошла на построение. И тут из рейса подъехало еще несколько солдатиков. Один из них поднял крик: где мясо! На крик прибежал дежурный офицер. Его первый вопрос:
- Кто сидел за столом?
Старшина и еще пару сержантов показали на меня пальцем.
Решение было быстрым и строгим:
- Ты сожрал пайку товарищей?
Я ответил:
- Тот, кто это сделал, пусть признается сам, а я чужой пайки не трогал.
Рассчитывал на то, что в этих младших командирах есть капля совести и чести. Я ошибся: в этих уродах не было ни того, ни другого.
Разговор был короткий: трое суток за объедание, двое суток за пререкание. Итого - пять суток гауптвахты.
Взяли меня по белы рученьки и отвезли в комендатуру. Когда старшина сдавал меня дежурному по гауптвахте, доверительно попросил, чтобы этого, он презрительно ткнул в мою сторону пальцем, посадили в одиночку без права прогулок:
- Опасный тип, - громко высказался он.
Вот так за пять дней до Нового года меня посадили в одиночную промороженную камеру как особо опасного преступника.
Дабы не превратиться в сосульку, я всю ночь маршировал по тесной камере.
Время для меня остановилось. Казалось, прошла вечность, когда услышал, как гремит засов на железной двери. Караульный открыл дверь и выпустил в коридор. Спросил с насмешкой:
- Ну как, не вспотел за ночь?
Как огнем обожгла мысль: "Ведь он такой же солдат, как и я! Откуда в нем эта ненависть? Ведь я ему ничего не сделал плохого".
Уточнив мою фамилию, громко крикнул караульному у выходной двери:
- К полковнику на допрос.
Под дулом автомата меня довели до кабинета коменданта гарнизона.
На двери красовалась табличка: "Полковник Дятлов". В голове мелькнула несуразная мысль: хорошо, что не Козлов, Дятлы - они - мирные птицы".
За столом сидел самый настоящий полковник. Поднял на меня глаза. Я заметил в них легкую смешинку, но голос звучал строго.
- За что арестован?
Мне не хотелось объяснять свою правоту. Здесь, в этом кабинете, лепет оправданий звучал бы несерьезно. Поэтому коротко буркнул в ответ:
- За пререкания со старшим по званию.
И вдруг увидел на лице полковника улыбку. Он с откровенным интересом разглядывал меня.
- Ладно, боец, я знаю, за что ты арестован, и мне ведомо то, что с тобой поступили несправедливо. Не в моей власти отменять приказ твоего командира. А твой поступок - то, что ты не стал перед строем показывать на истинных виновников, говорит о том, что ты - настоящий воин.
Сейчас поспеши в часть, забери ключи у бухгалтера. Она, как только увидела тебя в списке арестантов, тут же отобрала ключи у старшины. Чтобы он в твое отсутствие не наделал вреда. Молодой парень - этот старшина, тебе ровесник, а подлости в нем немеряно, и носит же земля таких!
Я тут дал предписание: будешь исполнять свои обязанности, только ночевать будешь приходить сюда на губу. Тебя переведут в более теплое помещение. Все, бегом марш на службу.
Ничего не понимая, я помчался в штаб, где меня уже ждали.
- Ну как? Тебе мой муж, не обидел? Он, вообще-то, - добрый мужик, суровость он так для виду напускает. Я ему рассказала о тебе и попросила помочь.
И тут до меня дошло, что подаренный среди лета букет самой красивой женщине, защитил меня от подлости в конце года. Она, моя спасительница, оказалась женой начальника гарнизона.
- Беги на заправку, а я сообщу командиру части, что не стоит затевать прием-передачу заправки перед Новым годом из-за пяти дней.
Отсидка на гауптвахте промелькнула незаметно.
Настал день перед долгожданной свободой. Утром вывели всех арестантов во двор комендатуры и дали команду построиться среди двора. У крыльца, свободной кучкой стояла караульная команда.
Дятлов вышел на крыльцо со строгим выражением лица. Арестанты замерли в ожидании команды.
Те, кто отбарабанил срок, были уверены, что сегодня уйдут в расположение, но основная часть - это вновь поступившие нарушители дисциплины.
- Слушайте меня, сынки - прозвучал с крыльца строгий голос Дятлова,
- Сейчас те, у кого закончились срок ареста, выйдут из строя и построятся рядом с крыльцом, а остальным приготовиться к амнистии.
По моей команде вы из всех оставшихся в вас силах побежите каждый в свое расположение. Через двадцать минут за вами побегут мои орлы! Кто не спрячется, я не виноват. Добежавшего до части не тронут.
Дятлов при этих словах ткнул толстым, как сосиска, пальцем в сторону комендачей. Они переминались с ноги на ногу, а в глазах загорелся собачий азарт.
- Откуда в них этот звериный блеск? Ведь они такие же солдаты, как те, которым предстоит амнистия. - Думал я, глядя на все эти приготовления.
- Пошел! - раздался командирский рык. И Дятлов демонстративно посмотрел на часы.
Арестантов со двора как ветром сдуло, и лишь один, зачуханный замухрышка, неведомо каким образом попавший в армию, заметался по двору. Полы длинной не по росту шинели тянулись за ним, ноги, обутые в огромные сапоги, заплетались. Он подошел к куче снега, которую не успели вывезти при очистке двора, присел за ней. Прислонившись спиной к куче, отрешенно смотрел в небо, отдавшись на волю судьбы.
- Кто таких пацанов призывает в армию? Хотелось бы глянуть в лицо тому военкому, который удосужился прислать для укрепления рядов вооруженных сил, такого "богатыря".
Прошло ровно двадцать минут, и опять раздался рык полковника: - ВЗЯТЬ!
Комендачи сорвались с места и ринулись в ворота, а двое, не спеша, направились к замухрышке. С крыльца раздался голос полковника:
- Этого не трогать. Вы, что, не видите - боец замаскировался!
Замухрышка сидел у кучи снега, и по его чумазому лицу текли слезы. Он уже настроился, что его будут бить, пинать и тащить в холодную камеру.
Дятлов подошел к нему, поднял с земли, стряхнул с шинели снег, тихо спросил:
- Что, сынок, допекла тебя служба? Крепись, я сегодня позвоню твоему ротному. Над тобой дембеля больше не будут издеваться!
Я понял: сейчас для этого солдатика произошло новогоднее чудо. Добрый Дед Мороз в образе грозного полковника вмешался в его нелегкую судьбу. Теперь у него служба пойдет иначе.
С тех пор я верю в новогодние чудеса!
