наверняка слышала, они забыли про еду и питьё, про блюда, кувшины, стоящие вокруг, и умерли бы. Но птица вспорхнула на ветку, ягода упала в пиалу, растеклась. Она благоухала так сильно и сладко, что влюблённые очнулись. Когда эти ягоды поспеют, я тебя непременно угощу. А пока расскажи о прятках в пещерах.
– Нуу... Обычно играли, что, как будто мы убегаем и прячемся. Это страшно! И весело! А потом мы ели, что захватили с собой, секретничали...
– Так-так?.. О чём?
Пещерный холод оставил их в обнимку и Фаду отчётливо вспомнился давнишний эпизод...
Костерок и шёпот... Девчоночья, воробьиная стайка, благо пещера имела выход для дыма... Близкая подружка, младшая дочь корзинщика... Её сестра недавно вышла замуж, средняя была помолвлена, а младшая всем, что узнала, подслушала за последние дни делилась с подружками:
– Вот как мы сидим у огня, – она шептала, – так же тепло будет с мужчиной, только вдвое теплей! Но не всегда, кому год, кому месяц или один день. А потом – как осенью в загоне буйволиц, где дует ветер. А если хотите, чтобы дольше, – её голова лежала на плече у Ами, как сейчас она на плече Жафара, и шёпот щекотал за ухом, – не выдавайте себя! Скажите: бусы хочу, отрез ткани хочу! А что вот так сидеть хочу, этого не говорите.
Все закивали. Они не раз уже слышали что-то подобное.
– Сестру она учила: «Что ни делает мужчина, не противься. Прочь не иди, но и навстречу не иди. Будет, как хлеб испечённый, ему – остывать, тебе – греться. Ляг у него под рукой. Не покажи, что это – твоё, а всё остальное – его. Иначе отнимет и никогда больше не даст». Пусть не знает, поняли?
Девчоночьи секреты. Ами вздохнула:
– Не знаю, что рассказать.
В складках крылатого мужского бурнуса, способного послужить и шатром в бурю, Ами сидела под рукой, как в гнезде, под крылом очень большой птицы. Если бы все предки и благие духи сошли с неба предупредить её об опасности, Ами заткнула бы уши. Всё ложь, но не тепло тела. Слова лгут, и мысли лгут, и предчувствия обманывают. Когда Жафар взял продрогшую Ами к себе, она поразилась мускусу его тела. Как испарения земные, следующее за ливнем в жару, самый плотский запах. Такое шло вместе с мужчинами на кочевье в конце тяжёлого дня. Такое носилось в воздухе перед осенним праздником азартных игр, плодов и свадеб. Внутренний голос прошептал: «Ами Фаду, он притворяется! Он не тот, за кого выдаёт себя!» Но Жафар вовсе ни за кого не выдавал.
– Когда-то, Ами, Петел Сак-Баал, многим людям дал спасение. И вот этим коврам, и тем бессчётным книгам...
Жафар кратко, сдержанно и в силу этого невероятно живо, будто всё случилось накануне, и камни ещё не успели остыть, рассказал Ами Фаду про катастрофу, преобразившие мир – Чёрные Дни.
– Два теперешних солнца при рождении были вдвое ярче и неслись вдвое быстрей. Трещина в сводах главного читального зала, она не сделана людьми в качестве источника света. Когда два солнца сближаясь, шли с востока на восток, горы дрожали. Одно накрыло другое в зените, и своды треснули... Люди искали спасения в открытых долинах, но там палили небесные лучи: и те, что сжигают кожу, и те, что поражают изнутри. Под землёй искали спасения, но где? Горела и рушилась сама земля, пещеры наполнились дымом. Посреди долины – только Сак-Баал, тогда – обыкновенное пристанище караванов, большой постоялый двор, стихийный базар на перекрестье путей. Что в нём могло сгореть: навесы, ковры, шатры, всё вспыхнуло, Сак-Баал опустел. Но через несколько дней, в нём, заполненном дымом, раздался петушиный крик. Обыкновенный, утренний. Люди, задыхавшиеся в пещерах, и люди, метавшиеся по пустыне услышав его, поняли: там можно жить. Они нашли там воду! Много новых источников чистой, питьевой воды! Зерно нашли уцелевшее, сахар. Нашли даже корзину с петухом, брошенную кем-то в спешке! Накормили его, напоили с золотого блюда. Дым Сак-Баала защищал от лучей, потом ветер унёс дым. Жизнь пошла дальше... С тех пор он, петух, для Петел Сак-Баала – священная птица, а воскурения – излюбленная защита от всякого зла.
Жафар наклонился и поцеловал её внимательные глаза поочерёдно:
– Вот как. Всё было.
– Понятия не имела!
«Чтобы у него спросить, чтобы так и сидеть, чтобы ещё долго рассказывал?»
Время возвращаться.
Утром совсем другим взглядом Ами наблюдала и небо над султанской столицей, и крепости домов. Повсеместные запахи, дымы, приправы, благовония обрели дружественное значение. В Библиотеке Жафара не было, на другой день опять не было...
Когда через три дня Ами появилась на пороге, Жафар висел наверху, на скальной лестнице. Раз-два-три... – полетели вниз томики в кожаных переплётах, и он следом, бесшумной чёрной птицей. Как лучший воин на султанских играх, легко и точно: хлоп!
Спрыгнул и поцеловал её:
– Здравствуй, Амистат Фаду.
С тех пор всякий раз целовал.
Часть пятая.
1.
Жафар обыкновенно приходил в Библиотеку раньше, но иногда Ами опережала его. Рассеяно, небрежно чиркала письмо. Бесцельно бродила между полками, колонами, перебирала шагреневые листы и хрупкие, крошащиеся пергаменты в нишах, не снимая. Сейчас придёт. Может за полдень. В крайнем случае – к вечеру. Придёт.
Бесшумный, всякий раз он уже сидел за столом, будто материализовался там, когда Ами заглядывала в зал.
– Выбрала что-то на сегодня? – спрашивал Жафар.
И она с важным видом кивала, таща первую попавшуюся книгу. Недоумённо поднятая бровь как бы вопрошала её невинное лукавство. Особенно когда в книге не оказывалось даже одной картинки.
Ами появилась из полумрака по ту сторону широкого полуденного луча и нырнула под него – через стол, отдать лицо прикосновению двух ладоней, как младший шуд старшему родственнику. Мягкая, свежая, невесомая, благоуханная.
Жафар вопросительно глянул на книгу:
– И так?
В этот раз фолиант, попавшийся под руку, оказался богато иллюстрирован. Неожиданно для неё Жафар зачитался... Ами рассматривала завитушки, обрамлявшие текст, ностальгически любовалась силуэтом прорисованным бледной тушью, верно и отчётливо. Старый знакомый, ледяной бузинник.
«История применения, эффективность и приметы отравления, способы маскировки, противоядия». Книгу с таким подзаголовком Жафар открыл на странице, где ледяной бузинник, считавшийся утраченным в долине, акварельными гроздьями лёг под рукописные буквы собственного имени. Во времена широкого распространения он не назывался ледяным. И злой, лютой потравкой не назывался. После катастрофы в горах выжил один единственный подвид, превратившись в раскидистое, кряжистое дерево, морозостойкое. Жафар сам был, как ледяной, когда читал это. Рот скривился и застыл в усмешке: хороший повар! Знал своё дело!
«Книга ядов быстрых и мучительных, для войны и для казни» была составлена известным дипломатом, поэтом, каллиграфом... и поваром. Которого некий «султан султанов, владыка всех земель, покоритель народов» подарил соседнему «султану султанов, владыке всех земель, покорителю народов», в качестве шпиона и провокатора. Итог был таков: государства действительно объединились под властью одного «султана султанов», поэта, каллиграфа... Бывшего повара.
«Похоже на подлинник, – думал Жафар, скользя взглядом по витиеватому, но ясно читаемому тексту, – неужели твоей рукой писано, великий ренегат? Если хочешь знать, память о тебе пережила века, ты доныне прославлен среди правителей. Невообразимой скромностью: жил рядом с конюшней, кочевал всё время, в охрану брал простых людей, спал без наложниц и всякий раз на новом месте, ел мало, готовил собственноручно. Молодец, долго прожил, без двух сто лет. Жаль, не спросить у тебя, насколько счастливо ты их прожил».
Жафар перевернул хрупкую страницу.
«Возьмите камедь бузинника, так называемый «орешек», третьего или более года. За неимением такового, прошлогодний возьмите щипцами, но никогда же рукой. Выдержите в меду, соке или патоке десять дней. Далее. Снимите с любого дерева жучка под названием бурильщик. В медной шкатулке без малейших щелей оставьте его с бузинником на двое суток. Затем орешек следует залить в кувшине, предназначенном к питью, водой, вином или любой иной жидкостью на день, если желаете принести его пустым, наполнив перед самым возлиянием. Если напиток может быть приготовлен заранее, довольно выдержать в нём орешек минуту. Если нет, вылейте содержимое и высушите кувшин. Орешек же спрячьте, он послужит вам неограниченно долгое время. Сделав глоток, четверть часа спустя человек ощутит неодолимую сонливость. Удобство метода состоит в том, что сонливость эта весьма естественна и сопровождается лёгким, шутливым настроением. Засыпая в расслабленной позе, отравленный долго сохраняет румянец на щеках и улыбку. В первые сутки лишь случайное касание может обнаружить каменную скованность его мышц и холод тела. По прошествии трёх суток или будучи потрясаем за плечи, спящий утрачивает скованность. (Примечание. На мой взгляд, это уже не конвульсии, но казус мёртвого тела). Он вытягивается и становится таким горячим, будто объят пламенем. Губы растягиваются и ссыхаются, выражая оскал крайнего гнева. (Примечание. Можно использовать для внушения суеверных людей). В этот момент, так и ранее искать средств к избавлению бесполезно».
Следующая глава посвящалась тому, в чём и во сколько раз надо развести настой ледяного бузинника, чтобы поменять местами две фазы агонии, превратив его из орудия незаметного убийства в орудие пытки.
«Потрясающе...»
2.
– Не бузи, придёт Бузинник! У него в большой корзине гроздья ледяного града. Не бузи, не надо! Вытряхнет на мир Бузинник этот град, как небо, синий... Бусинам подобный град, в половине ягод – яд...
Жафар отвлёкся на её речитатив, кивнул:
– Оно самое, лгущее дерево, зимняя потравка. Когда-то давно на свете росло.
– Почему лгущее и почему росло? Его и сейчас полно в горах, – заступилась Ами, проведшая под кроной ледяного бузинника и в развилках кручёных ветвей немало счастливых часов.
– Вообще, оттого, читаю: «...люди принимали за его опавшие плоды – ядовитые шарики камеди. Выделяя их, бузинник избавлялся от ядовитых соков земли, перетерпевшей катастрофу, этот же яд со сладостью камеди используя против насекомых и грызущих кору зверей. Кисти настоящих плодов, назначенные к тому, чтобы их клевали и разносили птицы, не ядовиты».
Ами замотала головой:
– Нет. Ядовитые шарики-бузинки, это слёзы небесного бузинника, пролившиеся на земной. Всегда так считалось... Вашей книге, что ли виднее отсюда, чем нашим старикам?
Жафар не стал спорить:
– А что, эти ягоды действительно синие, как лёд?
Ами, катавшая что-то за щекой, кивнула и выплюнула это в ладонь:
– Смотри: чистый лёд, издалека. Будто ледник на северной стороне горы, цветом – один в один. И типичная бусина, даже вмятинки по бокам. Хорошо, не насквозь! – добавила она и усмехнулась.
Исключительной силы шутка.
Ставшее каменным лицо Жафара показалось Ами проявлением недоверия.
– Думаешь, я вру? Это он самый – ледяной бузинник. Если хочешь знать, мы играли точно такими: «прыгай в небо»! Надо подбрасывать и ртом ловить. Так вот, меня тогда не было, тётка на поле с собой взяла, так что, я врать не буду, что своими глазами видела, но на другой день, когда на двор к ним пришла, мне всё и рассказали. Как
