- Я и Кузнецова твоего достану! Всех твоих е**рей пересажаю! Так только будет за что – сразу за шкирку и на нары! А не, с*ка, б***ь, ходит-ноет она за них! НЕ БУДЕТ ТАКОГО, чтобы я за этих уе*ков твоих вписывался! А сейчас - на**й отсюда пошла! Чтоб глаза мои больше тебя не видели!
- Я тебя ненавижу, Фирсов!
Обмер. Миг, дабы прожевать очередной залп ярости, и тотчас дерзко сплюнул:
- А ты ведь тоже… Фирсова! – с отвращением.
- Да будь проклят тот день, когда мать решила мне дать... эту злое**чую фамилию! И ты вместе с ним, мусорИла вшивая!
***
Это был последний шанс. Последний реальный шанс для нас с Киселем.
И пусть я окончательно надену себе петлю на шею и вздерну себя, но его использовать - я обязана.
Однако... судя по реакции, как тот торопился со мной встретиться, как брал трубку... или отвечал на смс, эта петля и так уже (с той ночи) была наброшена мне на шею и затянута сполна. Видимо, новости хорошо дошли до него, и без моего участия. И то, что я вновь ношусь с Киселевым, сыграло свою роль, как то и ожидалось: предатель... Я - предатель.
Что ж, осталось лишь выбить табурет из-под ног.
В офисе было не продраться сквозь сплоченную толпу сотрудников, да и не поговорить откровенно на подобные темы, а потому... Отчаянное, дерзкое, в моем духе.
С*ка, пятница. И, казалось, любой ушлепок знал, что эта свора красиво так зависает сейчас в бане.
Пролететь мимо ресепшена, да в "банкетный зал". Тщетно: одни девки.
Гневное, уверенное, борзое на овец:
- КУЗНЕЦОВ, Б***Ь, ГДЕ?!
Оторопели те, испуганные. И лишь одна осмелилась пальцем ткнуть в сторону второй двери.
Влететь в душевую - пусто, рвануть деревянное полотно парилки.
Зайти внутрь.
Целая толпа голых кобелей (отчего вмиг по телу побежали мурашки, а тело схватили конвульсии, предрекая нечто ужасное, нечто куда жесточе, чем то, что мне уже пришлось пережить).
- Вот это поворот! – вдруг звучит жуткий, насмешливый, незнакомый голос.
Терплю. Стою оловянным солдатиком по струнке смирно и ищу взглядом нужное мне лицо среди чреды красных, оскалившихся в счастливых улыбках, мразей.
Но вот и сам сорвался с места виновник, причина «хулиганства», шаги ближе - попытка ухватить меня за руку, мигом отступаю, увиливаю - но тут же натыкаюсь на кого-то и враз падаю на оного.
Дико ржут гнусные животные:
- О, синяя птица сама в руки лезет! – попытка того то ли придержать меня, дабы еще больше не скатилась на пол, то ли удержать рядом с собой.
Испуганно, с отвращением морщусь, чувствуя под собой откровенные места и восставшую похоть. Силюсь восстановить равновесие и быстрее, молнией убраться от него долой.
- ПОШЛИ, Б***Ь! – гневное, жестокое на меня Бориса.
Вмиг хватает за локти и помогает выровняться на ногах. Натиск - и выталкивает в душевую, плотно закрывая за нами дверь, пряча бесстыдную срамоту. Но еще удерживает подле себя.
- Ты ох**ела, что ли? Или че за суицид? - машет в сторону товарищей.
Еще сильнее дрожу под его напором.
- Нужно поговорить.
- Не о чем нам больше говорить! Ты сделала свой выбор! КИСЕЛЕВ - ТАК КИСЕЛЕВ!
- Борь... но это... нечестно, - отчаянно, тихо шепчу, боясь... даже, что услышит.
Мигом отталкивает, швыряет в сторону, высвобождая из хватки - попятилась, но не упала, удержалась на ногах.
Сутулюсь, жмусь, идя ходуном уже от переизбытка чувств.
- НЕЧЕСТНО?! ТЫ, С*КА, СЕРЬЕЗНО СЕЙЧАС?! - вдруг дико, ополоумев, взревел Борис. - Я же тебе, твари, давал шанс! ДАВАЛ! А ты в очередной раз на него х** положила! Вот и пи***й отсюда! Малолетка конченная! Мужиками все играет. Манипулирует. Умная больно? Да сейчас, б***ь, обратно за дверь затолкаю и по кругу пущу, шмару е**чую! Вот тогда точно поумнеешь! Х**в ей все мало! Мало одного! Давай два! Три! Или сколько у тебя предел, А?! - в неистовстве рявкнул на меня, гневно сжав кулаки.
Обомлела, оцепенела я от всего услышанного, да так, что дрожь прошла. Сплошной лед. Ушел страх, ушел и ужас... полная прострация и разочарование. Мой идол... пал.
Еще один предал. Еще один не понял... Еще один душу растоптал.
С*ка - ты... такой же как и Фирсов.
Ровным счетом такой... пустой.
Опускаю взгляд. Долгие, тягучие мгновения - и решаюсь.
Мерно, холодно.
И даже глядя в глаза:
- Он же и твой друг...
- Х*юг! Думать надо! Когда, где, как и на кого машешь! И не мусоров звать, а своих! ...коль так хочешь. А прое**ли всё - расхлебывайте теперь сами! ...или че, Максимка не вытягивает? - язвительное, саркастическое, словно лезвием по горлу.
- Ему же... дох*ра светит! - взмолилась я отчаянно, сквозь застывшие на ресницах слезы. - Да что ж вы за люди-то такие?!
Шаг ближе, яростное в лицо:
- Ты где людей нашла? Очнись, б***ь! И Кисель твой - не святой! А домахался, спалился - сиди!
- А ты бы сел? - обиженное, растоптанное...
- А я и сел! - бешено рявкнул в лицо, отчего враз распяло меня прозрением. Не дышу, лишь жадно пучу на него очи. - Накосячил, б***ь, поймали - и сел! И не ныл! И баба за меня никакая не бегала, не молила! Да решали, да помогли свои, но НЕ НЫЛ! Отмотал трояк - как положено, как влепили, и пошел по своей дорожке дальше, умнее став на век. Может, и ему поможет, гниде трусливой! Жалко ей... А пацана не жалко? НЕТ?! Марш отсюда! Пока тебе... и за него не влепил! Подстилка е**чая!
***
Не помню, не знаю, даже как выбралась оттуда. Как шла, куда сворачивала - пришла в себя лишь, когда уже замерла у двери своего подъезда.
Беглый взгляд в окно - темно. Отлично... самый кайф.
Одиночество...
Зайти в квартиру, на кухню... Не включая свет, отыскать заныканную матерью (на случай праздника и явки е**чего "Максика" в гости) бутылку коньяка и открыть, вытащить пробку.
Глотки с горла.
Взять нож - присесть у окна. Отложить пока трофей на стол. Достать пачку сигарет, прикурить… - глубокая затяжка. Выдох.
Крутить, вертеть, нервически играться зажигалкой.
Бесцельный взгляд около.
Вот и всё. Конец. Окончательно и бесповоротно – конец всему... Мечтам, глупым чувствам… которые, наверно, впервые во мне так ярко, четко, осознанно, полноценно, истинно зародились. Чувства… то еще мне слово. Глупости, ошибка.
Умопомешательство…
Тщетно. Всё теперь тщетно: ночи без сна, грёзы, фантазии… желания. Даже слёзы.
Слёзы… Говорят, камни не плачут. Плачут. Когда никто не видит – плачут… Как небо, как водопады – плачут.
Вот и сейчас по моим щекам шальные потоки… обреченности, и ненависти самой к себе.
Всех подвела, всех… Всем в душу нас*ала, а Киселёву даже судьбу сломала.
С*ка… тупоголовая, конченная с*ка. Б***ь. А еще Фирсова порицаю, ненавижу… А, в итоге, не лучше – даже хуже. Хуже и омерзительнее…
Ведь они мне верили, доверяли… чувства какие-то питали. А я их всех предала, подвела. Подставила. Пусть и невольно – но подставила.
Отложить зажигалку на стол, сигарету - на блюдце.
Взять в руки нож – и привычными движениями стать рисовать на теле… благодатные движения… Света луны вполне достаточно для сего идиотического, странного, возможно, жуткого... но для меня - спасительного, бальзамного ритуала. Тонким, острым лезвием по коже... поперек руки... ровным, красивым... игриво-болезненным забором...
Нет, я не хочу кончать с собой. И, наверно, никогда сего по-настоящему не хотела. Нет, лишь сплошная... грубая игра... чувств, когда физическим душишь боль душевную, сердечную. Когда разум затыкается, направляя мысли лишь на язвящие раны, щипающие и колющие... Когда даже страх отступает - и лишь наслаждаешься больной эйфорией сумасбродного припадка, прострации... полного отсутствия твоего внутреннего Я.
Сбежало... всё сбежало н**й, напрочь всё, оставляя лишь ядреное, е**чее безумие...
Еще немного - и когда спустя такие долгие... но сладкие минуты дозволенное, отведенное полотно иссякло – сижу, смотрю... как темно-багровые капли скатываются на серую столешницу... Жива... я. всё еще. внутри. жива...
Еще минуты - и вынужденно, обреченно встаю со стула.
Еще один глоток спиртного - и подойти к крану. Открыть воду - засунуть руку под не менее игривый, в доли со мной, в сговоре, холод... Остановить игру, скрыть улики...
А шрамы, рубцы... да даже свежие порезы - уже давно их никто не видит, не замечает, никто и не знает... Всё давно поглотили такие же, как и я, скандальные, но преданные, понимающие, поддерживающие легенду здравомыслящей девочки (девушки, человека), татуировки.
Смерть. Не боюсь я давно уже ее. Не боюсь... только лень всё прерывать, лень что-то менять, делать. А так - не боюсь, ибо давно меня ждет там мой единственный и верный, невольный, друг. Ждет тот, чей уже столько лет крест ношу на теле, под сердцем, добровольно набитый под левой грудью как первый, как истинный, как непоколебимый протест против Фирсова, против жизни и против судьбы в целом...
Печать того, что «новая» Леся сменила «старую», развязав войну.
Старую…
Не думала, подруга, что ты еще существуешь. Не думала, но слёзы текут… и сердце ноет, а значит ты еще жива, еще существует где-то внутри меня. Это Борина заслуга, да? Конечно, Борина… Это он тебя разбудил, еще тогда… Позвал к себе, приласкал, пригрел, вселил в нас мечту – а теперь… бросил.
Всё стало на свои места – всё, но не мы, не мы, подруга. И вновь ты избитая, растоптанная, растерзанная и брошенная. Сидишь, плачешь. Вот только слезами горю не поможешь. И ничего не изменить, не излечить и не замазать. Ты – ангел, а я – демон. И нет в нас человека. А потому – уже проще. Уже… проще.
Еще одну стопку перекинуть в себя. Очередная затяжка, пройтись к окну – взгляд в темень.
Буря утихает. Снежинки внутри меня мерно падают на дно, кроя холодом растрепанную душу.
Выдох.
Тишина. Вновь наступает тишина во мне, покой. Прострация.
Ушёл? Ушёл. Бросил? Бросил. Прогнал? Прогнал.
Всё что угодно – но еще жива. Жива. И я нужна Киселёву. Он нуждается во мне.
А потому не время лить слезы, давиться соплями и жалеть себя.
Я заварила кашу – и мне ее расхлебывать… чего бы мне это не стоило, и к каким бы жертвам сие не привело.
Я справлюсь и без тебя, Кузнецов, без твоей «благодати». Справлюсь. А ты вали… на**й. Раз я – пуста, то и ты теперь для меня – пустое место.
Глава 13. Война
Кто хочет (действовать), тот ищет возможности, кто не хочет — ищет причины.
Сократ
Сократ
***
Через Петровича достать номер телефона Балашовой (то бишь Еремовой, всё привыкнуть никак не могу), а там уломать ее устроить в ближайшее время (дни, желательно, часы) встречу с ее муженьком, Григорием Викторовичем, по деловому вопросу.
Перезванивает Тамара:
- Гриша говорит, что он в офисе сейчас, и есть свободная минута. Можешь подскочить, если удобно. А так – вечером заходи к нам, на ужин. Чего-нибудь вкусненького приготовлю.
- Не надо! Спасибо, теть Том. Мне и офиса вполне будет достаточно. Там всего-то пару вопросов – и один ответ. Да - да, нет - нет. Никто никого принуждать или упрашивать не будет.
- Что случилось? – растерянное, взволнованное. – Я могу чем-то помочь?
Пристыжено смеюсь:
- Нет, благодарю. Всем, чем могли, уже помогли – а там дело уже…
