какая субстанция достойна стать рядом с ним?
Со стороны атеистов приводятся все новые и новые доказательства отсутствия бога. Достаточно вспомнить высказывания ряда лауреатов Нобелевской премии в различных областях науки, техники и гуманитарных исследований, художников и писателей: Марка Твена, Поля Анри Гольбаха, Амброза Бирса и многих других, я не говорю уже о сотни тысяч простых обывателей, которым как кость в горле стали проповеди попов.
Особенно это — не в бровь, а в глаз! — высказывание Ричарда Докинза: «Вера в бога — вершина измены интеллекту».
Или вот еще: «Верующий в бога — еще не Homo sapiens». Это не просто цитата, это лозунг, который должен стать таким же значимым и популярным, как некогда провозглашенный Марксом: «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!» Правда, вместо «пролетария» я бы вставил — «атеисты».
Но субъекты в рясах даже после того, как Далай-лама XIV признал себя атеистом, не приводя никаких контраргументов и делая вид, что ничего не произошло, продолжают призывать паству верить. Верить во что?
Так вот, уважаемый Иешуа, «субстанцией», достойной стать рядом и конкурировать с понятием Бог, должна быть царица наук — математика.
— Это что-то новенькое испекли атеисты.
— Да, еще горяченькое, только что со сковородки, но придется проглотить. А надоумила меня на это телепередача «Апокриф с Сергеем Савельевым. Жизнь после жизни». Оппонируя Сергею Савельеву, некая дама, как доказательство того, что мы, мол, не контактируем с богом, заявила: «Это потому, что у нас нет шестого чувства». И как аргумент своей правоты привела слова Гумилева: «Кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства». Видимо, шестое чувство должно родиться для того, чтобы мы могли контактировать с богом. На что доктор биологических наук, профессор Сергей Савельев парировал: «Человек обладает одиннадцатью рецепторами, Гумилев, видимо, этого не знал. Мне жаль Гумилева и повествователей на эту тему».
Но не это главное, а то, что эта дама затронула точные науки — математику и философию и попала, как говорят, в десятку: «Не знаєш броду, не лізь у воду».
Ей бы прежде, чем ссылаться на математику, следовало бы знать, что в ней, в математике, которую она по глупости назвала абстрактной наукой, расставлены капканы для неучей. Именно в математике и спрятался бог. А самое близкое место, где его можно найти, — это корень квадратный из минус единицы, и называет себя бог там мнимой единицей і.
Думаю, что таких укромных мест в математике найдется немало.
К тому же математика не материальна, как и бог, ей присущи все атрибуты бога, однако математика рангом выше, и вот почему.
Если форму знака квадратного корня изменить, от этого суть мнимой единицы і не изменится, она была, есть и останется мнимой единицей. А вот понятие «бог» у разных народов различный и зависит от условий формирования этого понятия в том или ином сообществе. Особенно это характерно для христианской религии.
То есть бог, как его трактуют христиане, — это продукт социологического мышления и не что иное, как «виртуальная субстанция».
Иешуа явно заскучал, томясь долгим монологом философа, и Анахарсис решил возобновить диалог:
— А теперь вернемся к нашим баранам. Помнишь, как ты заявил: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь (по интерпретации клириков — внимающий и верящий мне) пребывает во Мне и Я в нем», что смутило даже твоих учеников, в том числе Петра.
— Ну и? Что ты хочешь этим сказать?
— Ты подпал под определение, данное Фридрихом Ницше о том, что в тебе течет кровь теолога! А если это так, тогда объясни: в какой момент ты из желания стать просвещенным (когда отправился в восемнадцатилетние скитания, чтобы набраться ума и стать теологом), возымел мысль стать святым? Не после ли того, как узнал о проповедях Иоанна Крестителя: «Я крещу вас в воде в покаяние» (Мф. 3:11). «И говорил: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 3:2)». И ты, придя на проповеди Иоанна, воспользовался его риторикой, принял крещение из его рук и возомнил себя Сыном божьим. Но христианская религия начинается с Иоанна Крестителя, так как он был предвестником или, как говорят, — твоим Предтечей.
— Все-то ты знаешь, все-то ты ведаешь, так зачем спрашиваешь? — спросил с раздражением Иешуа.
— Мне необходимо выяснить, насколько справедливо то, что о тебе писали и пишут. Вот послушай: «Встречался ли вам такой человек, который всегда в центре внимания, где бы он ни был? Какая-то таинственная, неопределенная черта отличала якобы его [тебя] от всех других людей. Но людей, слушавших его, захватывала не только его личность. Те, кто были свидетелями его слов и жизни, говорят, что в нем было что-то еще, что отличало от других».
Но стоит ли принимать отличительную черту за божественность?
Или вот еще: «Иисус говорил сам за себя. Он не писал книг, не командовал армиями, не занимал политический пост и не имел собственности. Он проповедовал, как правило, не удаляясь более чем на 150 километров от своего городка, привлекая толпы народа, поражая их своими провокационными словами и потрясающими деяниями». Сейчас за «провокационные слова» и «потрясающие деяния» можно прослыть террористом и угодить за решетку, а то и на электрический стул. Знаешь, что это такое?
— Не смеши. А что такое Голгофа, ты знаешь? Электрический стул возле нее награда за смерть без мучений. Кто из вас, смертных, смог бы пройти через то, через что прошел я?
— О мучениях, на которые ты обрек себя во имя спасения тех, кто тебя мучил, и в угоду тому, кто тебя туда послал (логики не вижу, хоть убей), умолчим, о деяниях умолчим тем более, поскольку достоверных данных по этому поводу не существует, есть только предположения «очевидцев», живших после смерти Иссы более двухсот-трехсот лет позже.
Многие из тех, кто хотели бы знать правду, задаются вопросом: могло ли твое величие, как утверждают теологи, проявиться сразу, как только ты появился в Вифлееме, где в это время витало бесконечное количество идей? Как известно, одной из таких идей была идея единобожия, родившаяся в умах есеев (кумранские общины ессеев существовали со второй половины II века до Р. Х. вплоть до 60-х годов I века), которые, не ведая о тебе, предполагали из Иоанна сделать мессию. Иоанн, по своей беспечности, озвучил эту идею, а ты оказался в нужном месте и в нужное время, что дало тебе возможность начать проповеди. Выходит, ты украл у Иоанна идею единобожия. А ессеи, усмотрев в этом дар божий, переключились на тебя как на фигуру более перспективную, более подкованную в вопросах единобожия, и все пошло-поехало. Как тебя Отцы церкви спровадили на Голгофу, читать не перечитать, вопрос только в том: что это было — твой спонтанный ход или ты все это провернул обдуманно, совместно с ессеями? Кто был, как бы теперь сказали, «закаперщиком» всего этого балагана?
Иешуа сидел на развалинах в позе Мыслителя Огюста Родена, приготовившись защищать собой вход во «врата ада» — Библию.
— Знаешь, что я тебе скажу, Анахарсис? Какая разница, как я вошел в Вифлеем, как я начал проповеди, кто был «закаперщиком» всего этого бедлама? Не в этом суть. Главное, что весь этот сброд поверил в мою исключительность, а я сумел воспользоваться их наивностью, и мне удалось побыть в роли посланника бога почти два года. Много это или мало — тогда не имело значения. Зато уже в продолжение более двух тысяч лет меня помнят, на меня молятся, а значит, я существую. Само собой разумеется, не физически. Каждый из нас стремится оставить после себя след, и прежде всего — генетический, который напоминает живущим о том, что у него были предки и что этот след пока не прервался. А дальше мы живем в мыслях кроманьонцев — это точно. Я осуществил мечту стать просвещенным, когда уходил из Вифлеема двенадцатилетним заморышем, но вернувшись, добился-таки большего.
— Намного большего! Кстати, поскольку ты коснулся этого вопроса, как твои дела с генетическим кодом? Одни утверждают, что у тебя были дети от проститутки Магдалины, что подвигнуло Дэна Брауна написать книгу «Код Да Винчи», назвав твоих наследников Меровингами. Другие — что ты гомосексуалист и что последнюю ночь перед отправкой в Индию, провел в чертогах Иосифа Аримафейского со своим любовником Лазарем.
Анахарсис внимательно наблюдал за Иешуа, но ни один мускул на его лице не выдал, какие мысли блуждают в его голове. Анахарсису показалось, что он презрительно улыбнулся, и только.
— Ладно, оставим этот щекотливый момент для разгадывания будущим поколениям. А вот скажи, с твоей точки зрения, — в чем заключалось твое величие, как оно сказывалось на окружающих? Ведь именно эта черта остается в центре внимания многочисленных исследований и полемики в среде теологов. Осознавал ли ты свое величие, и если да, то как?
— Ах, друг мой, что ты хочешь узнать! Да глупость все это. Может, сейчас это и называют величием, а тогда бродили мы все как неприкаянные, переваливались из куля в рогожку. Думать о величии, которое мне сейчас приписывают, не было ни сил, ни возможности. Мне ведь синедрион наступал на пятки.
Тебе легче: нашелся Диоген Лаэртский, живший много лет спустя после тебя, и поставил тебя в ряду чуть ли не первых философов всех времен, а в седьмой главе тебя, язычника, умудрились даже канонизировать. Уж если на то пошло, теперь ты скажи мне — на каком таком основании?
— Тоже мне вопрос! Я жил много раньше тебя и оставил после себя массу трактатов, изобрел колесо, всю жизнь познавал мудрость и делился ею. А ты за семьдесят четыре года своей жизни не удосужился написать лично ни одной строчки. Может, был не грамотным или боялся разоблачений? Кроме назиданий, пересказанных с десятых уст, не оставил после себя практически ничего, что подтверждало бы твое пребывание на земле. Ну разве что фокусы с исцелениями! Так любой лекарь-шарлатан может похвастаться еще большим, чем у тебя, количеством таких проделок.
А что касается канонизации, если я начну перечислять ляпы христианского учения, то их наберется такой ворох, что ни на какой воз не поместишь. Тебе ли не знать, за какие только глупости не причисляли к лику святых проходимцев святой церкви. Лично я на нее не претендую.
Но давай уточним: можешь ли ответить, где та черта, когда ты из просвещенного превратился в посланника божьего? Ведь Царство Небесное — религиозная категория, которой ты оперировал в своих пророчествах-обещаниях, — теологически сложна. И у меня вопрос: ты сам-то ее до конца осознавал?
— Если бы осознавал, то в учеников-апостолов время от времени не возникали бы сомнения, упадочные настроения, особенно в периоды неудач.
Помнишь в Коринфе: «И начал Петр говорить Ему: вот мы оставили все и последовали за Тобою».
Далее Иешуа сослался на цитату: «Стефан, муж, исполненный веры и Духа Святого, принципами не поступился. В своей апологии в защиту пророков и Христа называл все и вся своими именами, грозил вторым, карающим пришествием убиенного Иисуса, за что и был побит камнями, погиб, как сам Иисус. Причем в расправе усердствовал Павел, который, правда, впоследствии одумался, уверовал и был причислен к апостолам. Кстати, по его собственному мнению (да так оно и есть), потрудился он поболее других апостолов в
