укладывается в голове по сей день. Я как-то попыталась сама делать ему уколы, и, вообще, помогать по хозяйству, а он отмахнулся, как от прокажённой. А я бы для него сделала всё... и, даже больше.
-А где его семья? – Лизой всё больше овладевало изумление и необъяснимое беспокойство...
-Как рассказывала Мария Игнатьевна, благоверной уже нет и в помине. Военное командование выделило деньги на экстренную операцию. Должны были делать где-то в Германии с прохождением реабилитации в Швейцарии, но супружница, пока он находился в коме, внесла плату за обучение сына в Америке, и сама туда же укатила за ним, оставив Валентину Юрьевичу послание, где молила понять эту жертву во имя будущего их единственного сына. Дескать, с тобой-то всё уж ясно...
-То, о чём вы рассказываете до такой степени чудовищно, что не может быть правдой… Откуда вы всё это знаете?! Кто видел это письмо?! Я не понимаю, как такое, вообще, возможно.
-Возможно, милая, возможно. Я уже своё отвозмущалась. Недавно приезжали его военные друзья. Они убеждали его, чтобы он пробовал через суд, возвратить хотя бы часть этих денег, а остальное намеревались подсобрать сами, но куда там... Валентин Юрьевич настоятельно попросил их не влезать в его дело и оставить в покое, объяснив в жёсткой форме, что не собирается вести борьбу с собственным сыном и его матерью. Мария Игнатьевна это слышала, когда шла к нему вечером на массаж, и в дверях её застиг этот разговор. Она тогда развернулась и ушла, чтобы не смущать.
-Его не хотела волновать, а вам выложила?! Как же можно разносить чужие тайны, которые человек сам от себя оберегает?!
-Не всем, а только мне... С болью за него. Она же знает о моём отношении к нему, и также страдает — это ведь моя родная, единственная тётя. Этого больше никто и никогда не узнает. Во всяком случае от нас.
-А почему он живёт здесь, а не в городе? Там, кажется, их семейная квартира осталась.
-Здесь удобнее на инвалидной коляске — ближе к земле. Мать скончалась в прошлом году, а отца нет уж, как пять лет. Вот он и латает своё родовое гнездо. Видела ж, поди?
-Но ведь можно продать ту квартиру и на эти деньги ехать на операцию? — не унималась Лиза.
-Я тоже так подумала, и даже один раз аккуратно спросила его, почему он так не сделает. Так, он так взглянул на меня, что навсегда отбил охоту заводить с ним разговор на эту тему. Да ведь всё ещё хуже того, чем мы себе воображаем. Полностью отгородился от друзей, хотя они, несмотря на его протест — приезжают часто. Дрова привозят, раскладывают по порядку. Спортивных тренажёров понавезли. Вы за домом не видели... Они ещё и небольшой теннисный корт соорудили, чтобы об стенку мог стучать мячом. Здесь поблизости у нас есть подростковая воспитательная колония, так он, вроде по просьбе начальника колонии, взял над ними шефство. Его туда возят. Кажется, даже собирается организовать оркестр… Джазовый, что ли...
-Он ещё и музыка-а-ант... — почему-то не удивилась Лиза.
-Да, частенько музицирует: то на саксофоне, то на электронном пианино. Там ещё какие-то разные инструменты: кажется кларнет и гитара. Всё время возится, что-то постригает, красит, сооружает, — вздыхая, рассказывала безнадёжно влюблённая женщина. - Наверное, это его и поддерживает, иначе как… Валентин же, говорят лётчик и офицер, каких мало, а тут…
Женщины не заметили, как на землю опустились сумерки.
-Позвольте, я вам немного помогу? — смущаясь, Лиза подошла к Екатерине Максимовне.
-Да чем же это вы мне можете помочь?!
-Знаете, вам необходимо немного поменять облик, что ли... Совсем о себе позабыли, а ведь ещё такая молодая женщина. Не ухаживаете за собой... Измените стиль, каплю макияжа, улыбки, ну и, вообще, как-то ощутите себя женщиной, что ли…
Екатерина Максимовна изумлённо посмотрела на девушку...
- Это что же до такой степени всё... бросается в глаза?!
- Да уж... Бросается. Но это легко исправить, и тогда у вас ещё может получиться... С ним...
- А ведь вы правы. Я на себя плюнула давным-давно... И муж, видно, не мог этого перенести, а что касается этого гордеца, так ему никто уже не будет нужен. Отравили в нём всё до такой степени, что теперь во всех женщинах ему мерещится — чёрное предательство. Ну ладно, уже пора домой, а над вашим предложением я серьёзно задумаюсь, — приветливо улыбнулась девушке и направилась к выходу, но оклик Лизы её остановил.
-Екатерина Максимовна! Видно, что вы не из тех, кто слаб на язык, но почему же тогда мне доверили чужую тайну?! Я ведь здесь совсем посторонний человек, — было видно, что Лизу это чрезвычайно заинтересовало.
-Да я и сама себе задала этот вопрос мысленно… Не понимаю, почему, хотя… — всерьёз задумавшись, с углублённым постижением того, что ведомо лишь ей одной, ответила девушке:
-Время продемонстрирует нам, ответив на все вопросы, — произнесла это в никуда и вышла.
Пятый сет с жизнью...
Желание продолжать покраску забора покинуло его вместе с медсестрой... Попытался музицировать на кларнете, но не получалось перенестись в ту даль, где неизменно избавлялся от действительности... Где его ожидали странные ощущения беспредельного человеческого счастья и оживлённого покоя, но сегодня… Валентин взял ракетку и покатил инвалидную коляску к стенке. Начал отрабатывать ближний удар: исступлённо, жёстко, яростно... Остановил самоистязание духа голос:
-Валентин Юрьевич, вы где? – взывала растерянная Екатерина Максимовна. - А-а, вы на теннисном корте! – заметив хозяина, выезжающего из-за дома. А входную дверь почему не закрыли? Всё нараспашку.
-Здравствуйте! Вы что-то хотели? – не вступая в диалог, перешёл сразу к делу.
-А что, нужно непременно что-нибудь от вас желать, а в гости возбраняется заглянуть по-соседски? – безуспешно пыталась кокетничать.
-Ну почему-у-у... — промычал нехотя. - Можно, конечно, но вы же знаете, что я не любитель заниматься с гостями. Да и не умею.
-Но с Марией Игнатьевной можете часами охотно вести беседу и чаёвничать, — не унималась женщина. Он пристально взглянул, и лишь сейчас подметил, что неугомонная соседка как-то изменилась… Пострижена красиво и платье вместо нетленных брюк… выглядела вполне себе привлекательно, чего ранее не замечалось.
-Не лукавьте... вы отлично понимаете, с чем это связано. Просто ей от меня ничего не нужно, в отличие от вас. Поймите, я не имею права разрешать вам тратить на меня драгоценное время. У нас ничего не может получиться по многим причинам. И думаю, что ваш супруг делает попытки возвратиться к вам. Он каждый вечер стоит под домом. Я не знаю, какая кошка наследила в отношениях ваших, но, тем не менее, надо уметь прощать. Если, конечно, любишь. Хотя, советчик я никудышный. У самого... полная кутерьма внутри. И уже потеплевшим голосом прибавил:
-Знаете, во мне такая пустота образовалась, что нечего предложить даме, рискнувшей жить рядом со мной. Простите и не мучайте тем, что должен беспрестанно оправдывать своё категорическое неприятие. Если вам сложно быть просто добросердечной соседкой без дальних планов, убедительно прошу ко мне не приходить.
Екатерина Максимовна глядела на него понимающими, подобревшими глазами.
-Приходить не перестану, также, по многим причинам. Если вы не забыли, в нашей больнице чья-то история болезни, и я должна держать под наблюдением ваше здоровье, но и как соседка: со своими котлетками и другими гостинцами, но одно могу обещать вполне решительно — не покушаться на ваше сердце. Вы правы во всём, что сейчас так горячо втолковывали. Но мне думается, что есть ещё одна существенная причина… Я её пока не могу объяснить, но глубоко чувствую. Может быть, когда-нибудь сформулирую, и озвучу... Не изгоняйте меня, ведь я могу быть неплохим другом. Вы сами виноваты в том, что такой редкостный мужчина.
Он усмехнулся смущаясь.
-Что же во мне этакого выдающегося?! Разве что, коляска...
-Ну, вам этого не понять. Всевозможные увлечения – это ваша сущность, а для нас, живущих в безотрадном плену иных понятий, что-то до такой степени возвышенное, к чему, кажется, никогда не дотянуться.
Валентина до глубины души изумили такие философские рассуждения. От неё этого никак не ожидал:
«Да, немного же мы знаем друг о друге?!» — произнёс внутри себя, а вслух добавил:
-Я очень рад, что мы достигли согласия. Булыжник с души... Большое спасибо за понимание и простите, пожалуйста, за вынужденную строгость по отношению к вам.
На выходе, Екатерина Максимовна заметила джинсовую женскую курточку...
«Где-то я уже видела её» — подумала она, и тут же вспомнила:
-А! Это же курточка нашей приезжей медсестры. Давайте я передам, — обернулась к Валентину, одновременно пытаясь снять куртку с вешалки.
Курточка...
Вдруг неожиданно для самого себя, он дерзко воскликнул:
-Нет, не нужно! Я сам отдам...
В глазах его проступил нездоровый блеск возбуждения. Казалось, что внутренне даже несказанно обрадовался возможности ещё раз увидеть эту девушку... Ничего не понимал, но ощутил, как попал в плен одного единственного желания — чего бы то ни стоило вручить эту курточку лично Лизе и заглянуть ещё раз в глаза. Екатерину метаморфоза, произошедшая с соседом, совсем не поразила, а, напротив, в чём-то ещё больше убедила...
-Как же вы передадите? Ведь к нам тяжело подъехать на коля… Хотя о чём это я?! Вы же у нас из тех, кто всё сумеет, — горестно резюмировала.
Прощаясь, ещё раз оглянулась и, глядя прямо в глаза, добавила:
-Вот... это и есть та самая причина, которую я предполагала озвучить потом. Но видите, как стремительно наступило — это потом, и, опустив голову, вышла.
«Причина? Что за причина?! – недоумевал, размышляя, — что тут она сумела понять, когда ему самому ничего неясно, а всё как в тумане».
Из оцепенения вывел звонок из воспитательной колонии, напоминающий о договоре. Завтра в двенадцать часов за ним отправят машину.
Повод.
Лиза, только к вечеру спохватилась куртки: сделалось прохладно, и она силилась припомнить, у кого её забыла... Проведя
Спасибо!!!