Проверить.
- Дак я ж те показал!
- Откуда я знаю, может у тебя все топоры разные!
Глаза татарина потускнели, он даже немного съежился и смотрел теперь на Пашку, как рыночный жулик на милиционера.
Паша взял гвоздь и стукнул по нему купленным топором. Гвоздь разлетелся надвое, но на лезвии осталась заметная вмятина.
«Вона в чем дело!» – разозлился Паша.
- Ты что людям суешь! – крикнул он, ткнув топором в нос испуганному татарину.
- Дак я ж… это… якщо все топоры…
- Щас за милиционером схожу, он тебе, спекулянт, устроит ревизию!
- Слухай, – вздохнул татарин, жалко заглядывая Паше глаза. – Да будь ты чол… человеком! Ну какая те разница!
- Мне нет разницы, а людям есть! Ты народ обманываешь!
- Тише, не ори! Ну хошь… – он поманил Пашку пальцем и перешел на шепот. – Хошь я те самый лучший топор продам, во те крест, хоть танковую броню руби! Тока в милицию не того, слышь! Не надо…
Пашка махнул рукой. Связываться с украинским татарином ему не хотелось, но и возвращаться домой с пустыми руками тоже.
- Ладно, черт с тобой! Давай мне тот, которым ты гвоздь сейчас рубил.
- Та не…
- Чего, не?
- А чем я тогда… Шо я людям показывать буду? Ну пойми ж ты, войди в положение!
«Шут гороховый!» – проворчал мысленно Пашка.
- У меня дома в сарае. Тут не далеко, два шага всего.
- Ладно, веди! А если опять обманешь, – он сунул под нос татарину здоровый, как булыжник кулак.
Торгаш благодарно закивал головой.
- Вась! – крикнул он торговцу гвоздями. – Посторожи, шоб товар не растащили.
Вместе с татарином Пашка вышел с рынка и пошел по знакомым улочкам Красного бойца мимо контор и пивных. Миновали каланчу на центральной площади. Татарин уводил Пашку на противоположную окраину, туда, где снова начинались деревенские дома за кривыми, беззубыми заборами.
- Говорил же, два шага!
- Да вот, уж почти дошли.
Они свернули на глухую узкую улочку, всю покрытую ямами, как после артобстрела. На угловом заборе Пашка увидел порыжевшую от ржавчины табличку, на которой едва заметно проступала бледная надпись: что-то вроде «ЯАНЖОПАС». Причем две буквы торчали задом наперед.
- У вас тут грамотеи названия пишут, – проворчал Пашка. – «Янжопас» – это что?
- Шо? – татарин непонимающе уставился на Пашу, потом взглянул на табличку и деланно усмехнулся. – А дак це ж этот, як его… литовский революционер Ян Жопас. Знаменитость!
- Ну и фамилия!
Пашка чуть не рассмеялся, когда представил, какая у этого героя была партийная кличка.
Вот только было во всем этом что-то такое, что показалось Паше подозрительным. Точнее даже не показалось, а почувствовалось. В голове у него отчего-то мутнело, словно он, зайдя на рынок, выпил кружки две пива. Чувства с трудом переходили в мысли.
- Угостишь папироской? – вдруг спросил татарин с какой-то странной улыбкой.
- Не курю, – соврал Паша.
Ему совсем не хотелось делиться с этим лесным клопом.
Они подошли к приземистой серой хате, больше напоминающей хлев и стоящей прямо у забора. Казалось, что дом давным-давно заброшен. Позади шевелил дырявыми листьями заросший до безобразия огород. За кустами выродившейся малины темнел ни то сарай, ни то баня.
На стене хаты Пашка заметил жестяную табличку, на которой было выбито «01», хотя дом стоял в середине улицы.
- Обожди здесь, я за ключами схожу, – сказал татарин, зайдя в дом и оставив Пашу на пороге.
Стоять Паше не захотелось, и он прошел следом. Хата внутри была почти такой же убогой, как снаружи. В сенях Пашка увидел странную штуку: толстого, рогатого черта, нарисованного красками на деревянной дощечке, прибитой к стене. В одной лапе черт держал бутылку, в другой казацкую саблю.
«Че-то знакомое!» – подумалось Пашке.
В первой комнате стояла белая русская печь, на которой валялся какой-то неприятный толстяк в штанах и тельняшке. Услышав шаги, он торопливо задернул грязную занавеску, так что Паша мог видеть лишь его ноги и шарообразный живот, который он время от времени почесывал.
- Щас, щас! – донесся из-за стены голос татарина, перебирающего в чулане хлам.
Пашка перевел взгляд на настенные ходики. Стрелки показывали десять вечера, хотя на улице был еще день-деньской, и солнце висело высоко в небе.
«Стоят они что ли?» – вздохнул Пашка. – «Эх, а ведь еще мясо покупать, крупу, свечи…»
Он обвел комнату скучающими глазами и увидел вдруг кое-что такое, чему в этой хате было совершенно не место. В углу под висящими на стене березовыми вениками стоял небольшой резной столик из темного дерева, за которым дамы в прежние времена наводили туалет. Был он старый, попорченный, весь в царапинах и пятнах краски, но явно очень дорогой. На столике стояла, прислонясь к стене, старая черно-белая (точнее даже черно-желтая) фотокарточка, огарок свечи и блюдце с какой-то гадостью вроде топленого сала или воска, в котором мокла прядь каких-то седых волос.
Пашка не знал, что за женщина была на фотографии. Юная дама или даже барышня, явно дореволюционная, в прекрасном, старинном платье, с пышной прической, выбивающейся из-под широкополой шляпы, украшенной черными перьями, и с очень красивым, хотя и довольно худым, заостренным лицом. Из-под соболиных бровей смотрели огромные, печальные и в то же время по-кошачьи цепкие глаза. В ушах и на груди даже на фотографии ярко светились драгоценные камни.
Пашка хотел взять фотокарточку, чтобы рассмотреть ее получше, но в эту минуту из соседней комнаты появился татарин с ключами.
- Пошли в сарай!
Миновав колючие кусты и помойную яму, Пашка и торговец подошли к дверям сарая, с висящим на них тяжеленным замком. Татарин поковырял ключом в замочной скважине и впустил Пашку внутрь, а сам остался на пороге.
- Бери, который с темным топорищем!
Паша нагнулся и стал разглядывать стоящие у стены в ряд топоры.
Он хотел было спросить у татарина, как ему отличить в полутьме цвет топорища и даже уже открыл для этого рот, но вдруг голова его разразилась бешенным колокольным звоном, зубы клацнули, а перед глазами забегали огненные муравьи.
Пашка охнул, но не услышал собственного голоса. Обернулся, увидел стоящего позади татарина с поленом в руках.
На миг Паша даже подумал, что это такая идиотская шутка. Потом поняв, что происходит, взревел и бросился на врага. Татарин снова замахнулся поленом, но деревяшка выскользнула у него из рук.
- Убью, гад! – орал Пашка схватив татарина за горло и прижав к стене.
- Врятуйте! – прохрипел тот, пытаясь разжать Пашкины пальцы и суча ногами.
Паша хотел дать ему по зубам, но тут чьи-то руки крепко ухватили его подмышки и оттащили назад. Теперь уже самому Пашке оставалось только лягаться. В нос ударил запах пота и курева.
- Держи його! – татарин поднял с пола полено и, ликуя, обрушил его Пашке на голову.
Свет погас.
- Жалко добро-то…
Что-то жгучее промочило Паше язык. Паша открыл глаза и увидел, что лежит в сарае, а чья-то волосатая рука заливает ему в прямо глотку самогон.
Все поплыло.
Без штанов
Пашка знал, что его несут на руках только для того, чтобы бросить в могилу и закопать живьем. При этом он был настолько слаб, что даже не мог закричать как следует, не то что сопротивляться.
Он даже тихо заплакал от жалости к себе. Оказавшись на сыром дне, Пашка понял, что надеяться больше не на что и тут же уснул, провалившись в густое черное море.
Проснулся он от того, что ему на грудь легла чья-то мокрая, ледяная ладонь. Паша с трудом разлепил веки и увидел над собой темно-синее ночное небо и крохотные звездочки. Приподнял гудящую от боли голову и различил у себя на груди не ладонь, а лягушку. Животное презрительно квакнуло и, перепрыгнув через Пашу, скрылось из виду.
Пашка пошевелился, понял, что лежит в одних трусах. Вокруг была сырая трава, грязь и мрак.
Попытка встать на ноги вызвала в голове новый прилив боли. Пашка чувствовал, что там у него явно ссадина или шишка, а в мозгу перекатывается свинцовое грузило.
Он все-таки вылез из канавы и помотал головой, чтобы вытрясти остатки самогонного дурмана. Паша ни на секунду не забывал, что с ним произошло. И главное сейчас, чтобы про его срам не узнала ни одна живая душа.
- Ну, черт усатый, не жить тебе! – сквозь зубы прошептал Пашка, оглядываясь по сторонам.
По правую руку простирались бескрайние поля, по левую – канава и заборы. Пашка побежал в поле, где ограбил пугало, сняв с него рваный плащ и шляпу (для конспирации). Забравшись в один из огородов, стащил сушившиеся на веревке портки. А вот надеть на ноги оказалось решительно нечего.
«Как беспризорник во время войны!» – мрачно думал Пашка.
На хутор он пришел, дрожа от холода, когда небо уже озарили первые розоватые лучи.
Бабушка выла, упав внуку на грудь: она думала, что Пашу убили. Дед сурово глядел на него, попыхивая самокруткой.
- Сначала стукнули, а потом напоили?
- Ага! – закивал Пашка.
- А, может, напоили сначала?
Пашка хотел обидеться, но у него слишком уж болела голова.
- Ладно… – вздохнул дед. – Живым вернулся – и то радость!
Помывшись в бане, Пашка лег спать. За окном уже совсем рассвело, голосили петухи, свистели жаворонки. Сколько не сжимал он веки, а сна все не было. Ныла шишка на голове, и грызли злобные мысли.
Мстить татарину надо уже сейчас, немедля! Сам он тоже не дурак, знал на что идет. Небось уже собирает вещи. И кто тот второй, который у него на печи дрых?
Неудачная месть
- А если они хату заперли и на дно залегли?
- Тогда мы у них тайничок поищем. А не найдем – спалим дом к чертовой матери!
Пашка в ворованных брюках, майке и старых дедовых сапогах вместе Витькой Горбушкиным и Филькой Семиным бодро шагал по дороге в райцентр.
План был прост, как пять копеек: прийти к татарину, разбить ему морду, забрать из дома деньги и ценности. У каждого в кармане лежала маска с прорезями для глаз, а в другом кармане – ножик или шило (не чтобы убить, конечно, а чтоб пугнуть).
- А если у них ружье? – подал голос Филька.
Пашка сам не знал, что будет делать, если татарин приготовил им западню. Хотя скорее всего он просто сбежал куда-нибудь. Ничего ценного, кроме старинного столика в доме не было. Да и сам дом, кто знает, может, вовсе не ему принадлежит.
- Если, если… – проворчал Пашка. – Сдрейфил – так и скажи!
Они зашли на рынок, в тот угол, где продавали плотницкие принадлежности. Татарина там, конечно же, не было. За прилавком торговал пенькой какой-то бородач.
Пашка повел друзей через поселок, туда, где, по его воспоминаниям, должен был находиться татаринский дом. Миновали каланчу. Пашка искал и никак не мог найти нужную улицу. Казалось, сама окраина за ночь изменилась до неузнаваемости. Вроде все то же, что и вчера… только как будто перепуталось, повернулось задом-наперед.
Паша спросил у одной бабки, как пройти к улице имени литовского героя-революционера. Бабка вытаращила глаза и чуть не засветила клюкой Пашке в глаз, называя шпаной и «хулюганом».
Подошли к постовому.
- Я тя щас в участок отведу, будет тебе «янжопас»! – усмехнулся милиционер, пригрозив Паше кулаком.
Пашка понял, что где-то сильно дал маху.
- А точно улица так называлась? – спросил Витька. – Что-то я о таком революционере ни разу не слышал.
Пашке было нечего ответить. Все, что
