держать корову и все требовательнее намекает о переезде в Волгоград - к старшему или взамен, на худой конец, предлагает осудить за блядство Зинку Мармулетку на парткоме и исключить ту из партии.
А сама будто не знает, что прицепом на парткоме придется рассматривать личные дела Петяни, Фюлера, Куквана и еще половину села добропорядочных, так сказать, членов партии. А партия никому не позволит разбрасываться её членами, хочет или не хочет этого супруга заместителя секретаря парткома.
Кругом у Такотя проблемы. Проблеска впереди не видать. И жить не хочется.
Вот, сегодня утром, скажем, еще два цыпленка сдохли. Супруга - дура такая - упрекнула Такатя, мол, сам виноват, мол, не утеплил коробки с птенцами. Но он-то уж во всяком случае лучше знал, почему птенцы сдохли. Начал дуре объяснять, и разругались вдрызг. Не успел он ответить, как на крики прибежал младший сын, вправил отцу вывихнутую руку, смазал йодом ему губу, приложил ко лбу лед, сказал, что задолбали их семейные скандалы и опять убежал по своим делам. Никакого сострадания к родителю. Никакого! Хотя бы спросил, почему птенцы сдохли.
Такоть ответил бы:
Потому что приснилось, будто ночными разбойниками проникли в его дом дед Пердяк и незнакомец с длинными, тонкими руками, как натуральная смерть, только мужского рода.
-Где будем гроб ставить? - спрашивает у Пердяка смерть в мужском роде: - В доме или на веранде? Я считаю, что на веранде лучше. Меньше натопчут при прощании, да и Такотю привычнее там лежать, скрестив руки на груди.
"Ничего подобного. Не привык. Я на веранде всего три часа отдыхаю после обеда!" - силился возразить Такоть, но вместо слов изо рта вырывался звонкий писк и цыплячий пух.
- Не щелкай клювом! - ободрил по-свойски Такотя дед Пердяк: - И отойди в сторону! Не за тобой пришли, - затем со скрежетом отстегнул застежку у портфеля, достал из кожаной утробы розовый лист под водяными знаками с постановлением правительства о неукоснительном выполнении плана по сбору веточного корма, надоям и убою крупно рогатого скота на птицефабриках пятнадцати советских республик, и ткнул им под нос Такотю.
- Понял? - после длительной паузы намекнул дед о данных ему полномочиях: - Страна со всех ног несется к светлому будущему. Скорость такую набрала, что Коммунизму скоро увернуться будет невозможно - догоним и перегоним, - а ты всё в стороне прозябаешь, делиться нажитым не хочешь с нашим народом. Впрочем, хрен с ним, с народом, ты еще и с партией делиться не желаешь. А это уже расстрельная статья. Ну-ка, выворачивай карманы и всё выкладывай на стол! - зло предупредил дед и так больно ударил по голове тростью, что Такоть проснулся с фантомным отеком левого полушария и долго не мог сообразить, где он, зачем, куда перепрятали Родину и за что?
Было лишь привычно объяснимо и понятно одно, что неотвратимое наступление коммунизма обычно снится к массовому падежу скота или домашней птицы.
Он так буквально и сказал супруге утром:
- Коммунизм грядет! Потери неизбежны! Скоро вся птица передОхнет, а следом и все сельское хозяйство пиздой накроется. Это я заявляю тебе как опытный член партии и бывалый труженик села.
- Как подопытному члену, тебе должно быть стыдно что-либо заявлять твоей партии. Можешь мне, жене бывалого труженика, поверить. Я знаю про птенцов не меньше тебя!
Супруга у Такотя была матерой хохлушкой и склочницей в десятом поколении. Домашний скандал из ничего она устраивала с такой же легкостью и непринужденностью, с какой презирали всё русское - быт, мужиков, село, баб, Власть и пельмени.
"Хохол родился - жид заплакал и удавился". Хохлы - страшная сила. Они - всюду. Даже в Земле Обетованной, то есть, обещанной не им и не их богом - деревянным истуканом.
Такоть крепко подумал два раза, а на третий раз решил, что, скорее всего, хохлы с хохлушками и убили то самое море, а евреи по старой привычке всю вину взяли на себя.
И Россия... тоже вся заселена отнюдь не русскими фамилиями Гунько, Бурко, Соплищенко, Ботуз, да Панжинский. На Украине такие фамилии реже встретишь, чем в РСФСР или Израиле. Поменялись хохлы, что ли местами обитания с русскими и евреями? Это же ощутимо!
Никто больше так не презирает своих сородичей, как брошенные на чужбине хохлы.
У Марии Магдалины мать была хохлушкой. Точно! Потому и Христос добровольно пошел на позорное распятие, что Его тещей заранее всё было предрешено, договорено и оплачено.
Супруга Такотя по сю пору недоумевает: почему местные бабы чуть что - сразу слезами умываются, воют и доводят себя рёвом до глубоких обмороков, когда надо давать достойный отпор хилым, замухрычаным мужам. Не кудахтать и не орать со страху криком недотоптанной курицы, а спокойно взять в руки тяжелый, твердый предмет и доказать культурно, что в споре между вкусным и полезным жена всегда будет вне конкуренции.
К жене Такоть относился также трепетно, как к салу: страстно любил и одновременно боялся, что заработает от них обоих перитонит или заворот кишок. Бой-баба. С хохлушкой жить, что зарабатывать горячий стаж. Год идет за три. Выжил - получи орден. Или медаль посмертно за то, что чахлой грудью регулярно накрывал амбразуру неприятельского дота, из которого пулеметными очередями вырывалась и била наповал западеньска мова и треск её был слышен по всему селу.
Не то, что журчащая ручейком речь смиренной и тишайшей жены Наступики Мори Синеносой, на скрозь русской, с легким синюшным отливом по периметру всего организма.
22.
Сколько Такоть её знал, столько Моря Синеносая и болела.
Наступика взял её себе в жены уже исключительно и разносторонне больной доходягой.
По женской части у неё хронически болели зубы, гланды, геморрой и шейка матки. По дополнительным частям тела она была условно-здоровой, так как внезапно и непредсказуемо у неё могло распухнуть левое ухо или заплыть левый глаз.
Из уважения к болезням жены с Наступикой односельчане здоровались так, будто в его доме прижился и жирует покойник, сбежавший из анатомического театра:
"Здравствуй долгие лета,Юрий! Как сегодня, не сильно беспокоит учащенное дыхание твою Чайну Стоновну?"
"Разлагается, но не сдается!" - отвечал на приветствие заслуженный лекарь села Урий Шмульевич: - Она у меня, как урановая руда, что по-молодости с подружками толкла медным пестиком в свинцовой ступке на Чепецком заводе. Теперь ей только до полураспада нужно не меньше ста лет".
В сельской библиотеке Наступика замусолил пять книг Большой Медицинской Энциклопедии и еще четыре Тома в пыль стёр, чтобы по докучливым симптомам определить болезни жены и приблизительные методы их лечения, исключив полностью возможность затратных поездок к морю, на которое она серьезно сбиралась каждое лето.
- Ну, как я допущу её к морю? - жаловался Наступика Егору Борисовичу: - Она тут же по цветовой гамме сольется с водой. Потом никакими руками не нащупаешь мою медузу. Можно, конечно, для надежности пристегнуть её на длинный поводок, но там, в Крыму и на всем Черноморском побережье Кавказа отдыхающих с поводками и ошейниками на пляжи не пускают. Я спрашивал. В здравницах с этим делом особенно строго!
По осени, снова обманутая и не выгуленная по береговой линии теплого моря, жена начинала чахнуть так: колики в боку отправлялись в поход и быстро перерастали в зубную боль, которая опускалась под лопатку, чтобы по пораженному неизвестно чем позвоночнику стечь в ноги и с повышенной температурой в 37 градусов, влить в них газировку, полностью парализовав нижнюю часть тела многострадальной Мори Синеносой.
- Проклятые метастазы! Житья от них нет. Из-за них ничего не хочу и не могу есть, - жаловалась она с утра Наступике и тут же скромно предлагала: - Ты приготовь мне только на завтрак кофе с молоком - обязательно в турке; булочку с маслом и сыром; кашку - можно манную, можно овсяную; салатик из свеклы, фруктовое пюре с черносливом; немного свиной шейки - нарежь тонкими ломтиками; яишенку с беконом и компотик - запить таблетки.
Насилу расправившись с завтраком и заев всю эту гадость нарезкой из дыни и арбуза, Моря Синеносая усаживалась поудобнее в кресло, чтобы от души поплакать, громко причитая: "За что мне такие муки! Что я сделала, в чем провинилась перед богом?" Она постоянно чувствует, что смерть ходит совсем рядом. Никто не понимает этого. Все вокруг только успокаивают, называют скрипучей телегой, а она знает по симптомам наверняка, что скоро непременно умрет.
Наступика как-то раз, в минуты досуга, копая очередной лаз, очень скромно посчитал, свел все ее симптомы к общему знаменателю, и у него получилось, что Морю Синеносую он должен был похоронить 9 тысяч 850 раз, без учета НДС. А это в шесть раз больше, чем она успела открыть и закрыть двери своего книжно-хозяйственного магазина.
Распорядок дня у Мори был строго расписан:
а) проснуться утром, после того, как Наступика, покормив свиней, отправит на выпас овец, коз и выпустит прогуляться по соседским грядкам кур, гусей, уток.
б) пожаловаться мужу на то, что ночью опять плохо спала из-за сильных болей в области между левым ухом и пяткой правой ноги.
в) позавтракать, всплакнуть и поделиться с мужем своими страхами: ей все время кажется, что вот-вот должны нагрянуть люди в черных плащах, реквизировать нажитое имущество и выкинуть её из дома в одних розовых рейтузах с начесом.
После пункта в) плач обычно перерастал в вой с признаниями, что во всём виноват муж, что она любила и доверяла ему, а он спер у неё из магазина две лопаты, кирку, ледоруб, уровень, рулетку и брошюру "В поисках кладов тамплиеров и 4-го отделения РСХА", что в свою очередь приводило её к глубокому обмороке.
Очнувшись, Моря шла отпирать двери книжно-хозяйственного магазина, усаживалась за прилавок и полтора часа разгадывала кроссворды, пытаясь так себя успокоить.
Но ровно в одиннадцать она звонила на элеватор, чтобы напомнить Наступике об обещании, данным им в прошлый раз.
- Раз обещал, значит, сдержу слово! - перекрикивая бьющийся в трубке эхом гул элеватора, уверял жену Наступика: - А что я обещал? Напомни, пожалуйста!
- Как же так?! Забыл? Всё забыл! - ужасалась смертельно больная Моря Синеносая: - Ты же обещал мне после мой смерти не бросать детей!
- Но у нас нет детей!
- Тогда, хотя бы, родственников по маминой линии и домашнюю скотину! Какой же ты, всё-таки, эгоист! Завтра я умру, а послезавтра ты найдешь себе другую! Скажи, разве стОит умирать ради тех, которые быстро тебя забудут? - всхлипывала она и, слегка придушенная слезами, бросала трубку, чтобы через час по этой же, внутрисовхозной связи, подсказать Наступике, что неплохо было бы на обед ей съесть тарелочку селянки, свиной поджарки с картофельным пюре и выпить чаю под блинчики с яблоками, а то от другой пищи её мутит и возникает опасение токсикоза с последующим запором и рвотой.
- Брат Митька помирает. Ухи просит, - как-то раз прослушав по громкой связи, навязанное меню Морей Синеносой совхозной столовой, посочувствовал Наступике дядя Балдей.
- Что же поделаешь? Пойду в столовую, к сватье бабе Бабарихе, срочно вносить изменения в список блюдей, - громыхая судками, суетился
