природы, чтоб род человеческий продолжался, - не физиологическая, а какая-то естественная необходимость человеческого существования. А в семье, я считаю (звонок)… друг другу не врать (- Алло?) и…
Когда писатель положил трубку на рычаг – телефон непривычно висел на стене, - я спросил:
- А с читателями вы часто встречаетесь?
- Это всегда трудно. Не могу трепаться, как попугай – стыдно. Сейчас ведь все встречи проходят на уровне исповеди. Научились. И задают вопросы, совершенно не касающиеся литературы, а всё больше «для личного дела». Более того, после «Альтиста» первые встречи проходили на уровне скандалов, дружину часто держали до конца вечера. По поводу «Аптекаря» выслушиваю то же самое.
- Сейчас над чем работаете?
- У меня все вещи как-то неожиданно начинаются для самого себя… А сейчас охота попробовать себя в других жанрах. О детстве давно хочу написать, о Москве. А следующая моя работа, - он засмеялся, - прочитать сценарий этого фильма, который поедет в Америку. По «Альтисту».
- Это приятно?
- Нет. Это страшная работа. Когда из твоих 600 страниц, которые ты много лет писал и каждая тебе знакома, и ты читаешь какой-то бред… и вдруг там… - смеётся долго, искренне, - в ужас приходишь, конечно… потом нравы, значит, киношные…
- Фильм выйдет односерийный?
- Двух. Двухчасовой.
- Ну, а встречи с читателями не любите?
- Нет… Ко мне в пивном заведении один недавно подходит, говорит: «Ну, и дрянь ты написал».
- А они знают? Что вы писатель?
- Да, знают, - сказал грустно. – Некоторые специально приходят пальцем показать, вопросы задают. Но те, кто постоянно в пивной бар ходят, те знают, что на профессиональные темы, как и в бане, тут некорректно говорить, никто из них, естественно, не заведёт такого разговора. А иногда приходят специально сказать… какую ты дрянь написал… Сейчас эта волна, с приглашениями начнётся. Но мне поначалу это интересно: понять, чего поняли они. И письма сейчас хорошие приходят.
- Но пока их мнение вы не можете понять?
- Нет, самое главное – читают. А вещь не простая, сложнее, чем «Альтист». И сюжет там не такой быстротекущий… Многие даже из моих знакомых не поняли, про что эта вещь. Некоторые со второго раза поняли. Я ведь что-то хотел сказать (смеётся) - об человечестве…
Он покашлял, оживился.
- Вот приглашения уже пошли, по «Аптекарю»… экранизация. Но не буду делать, вижу, не поняли кинематографисты.
- И отказываетесь? – удивился я.
- А зачем? Я точку поставил, реализовался. В кино там такие нравы – джунгли. Не для меня это всё. Но Мотыль вот уговорил с «Альтистом». Я же от этого ничего не теряю: текст есть, он уже не изменится. А что выйдет у него – интересно. Тем более, что я им право экранизации отдал, и – всё. В сценарии участвовать не стал. Единственное благо, которое я от них могу получить, - на премьеру они должны меня позвать. Больше ничего…
- Ну, это не так мало, - неуверенно успокоил я.
- Ну, да. – Он снова засмеялся, покашливая. – Но «Аптекарь» ещё вещь живая пока, не могу отдать. Хотя три предложения уже есть. Разных объединений.
- И напоследок вот по списку последний вопрос: что больше всего не любите?
Писатель думал подозрительно долго. Потом улыбнулся добродушно и вымолвил, вновь покашливая:
- Не знаю. Не задумывался. Пива плохого не люблю…
Уходил я от него усталый, как углекоп, выдохшийся; Тимофей провожал до самого порога. Ни фига себе, подумал, с такой журналистикой… тяжёлый кусок хлеба на старости лет...
Оклемался только вечером. Позвонил Тане.
- Ты не представляешь, у какого человека я сегодня был! Интервью брал.
- Марлон Брандо? Линда Евангелиста? – хмыкнула трубка.
- Я был у Писателя, - сказал я. – Настоящего. Обязательно почитай в «Новом мире»…
- Вот что, дружок, - сказала трубка напыщенно, точно имитируя мой тон, которым обычно я сам говорил ей эту фразу. Сказала тонально безукоризненно и повторила, помолчав: - Вот что, дружок. Ты, я вижу, пошёл по рукам. Нарасхват, боюсь, и здороваться скоро перестанешь. Я, конечно, оценила знаменитую фразу «Я набиваю руку», и уже вижу, как твой 42-ой размер ботинок воды вечности омывают… Но вот завтра, - трубка сделала упор на «завтра», - в 20.00. в «Ударнике» чтобы был обязательно! Ни интервью, ни сторожки никакой чтоб я и не слыхала, понятно? Меняйся как-нибудь, выкручивайся, - а чтоб был как штык где-то в полвосьмого!
- Марлон Брандо? – спросил я. - Линда Евангелиста?
- Не ёрничай, пожалуйста, - трубка, наконец, обретала знакомые интонации – не директорские. – Завтра в «Ударнике» премьера «Маленькой Веры», может, слыхал, вся Москва говорит? Я достала два билета – ты не представляешь, с каким трудом. На тебя ведь надеяться нельзя. – Трубка не спрашивала – трубка утверждала.
Я согласно мугукнул.
- Говорят, будут даже актёры. И Василий Пичул перед сеансом тоже появится на сцене, расскажет, как снимали. Там такое…
- Какое? – спросил я, по её интонации уже догадываясь.
Она захихикала дивно.
- Ну, приблизительно, как у Юры… То, что он нам не показывает.
- Ага, понял, - засмеялся я. – Тогда буду. В лепёшку разобьюсь. Святое ж дело!
Трубка, вероятно, растерялась, потому что ответила не сразу.
- Прямо растёшь в моих глазах. А то я уже жалеть начинаю, что потащила тебя к культурным людям. Сначала – Юра, теперь – Писатель, к тебе скоро записываться придётся…
- Тебе не придётся, - заверил я строго. – До завтра. Спокойных сновидений! – И пискнуло слабо в мембране.
Глава восьмая
Саша уже продал с десяток значков, алюминиевых, выпил кофейной бурды из пластикового стакана, а Валерочка, заехавший сегодня неожиданно рано, всё ещё выкладывался. Был вторник, рядом место пустовало, и Саша, скрепя сердце, уступил его неистовому витие. Он ходил по-над книгами и опасливо поглядывал на расторопные, сухенькие руки Валерий Иваныча, который, лазя по гаденькой клеёнке в коленно-локтевой позе, раскатывал по краю, словно бублики, свои диоды и лампы. Тот сопел, пожёвывая тонкие губы, поминутно шмыгал носом, но пока молчал: выкладка товара на базаре – момент ответственный, под горячую руку могут и на … послать.
Наконец Валерочка выпрямился и стал на две ноги. Подошёл, улыбнулся легковерно – открытой улыбкой человека, у которого ничего нет украсть - и попросил сигарету. Что-то сегодня Сашу настораживало в нём; какие-то нехорошие пульсации исходили от Мастера. Перегар не мёл изо рта, а вид у «радиста» был взвинченный.
- Я вчера на открытие нового микрорайона ходил, - сообщил Валерочка, прикуривая от своей зажигалки. – Они плохо кончат.
- Ну да, - хмуро поддержал Саша, тоже затягиваясь.
- А я тебе ещё раз говорю – они плохо кончат. Была революция оранжевая, будет и чёрная.
- «Папа» тоже был? – спросил Саша, сбивая пепел.
- А как же! – даже подпрыгнул Валерочка. – И было полное впечатление, что будет строить за свои. Лишения претерпит, последние штаны отдаст – а очередников жильём обеспечит! Такое ощущение, что и район решили строить только для того, чтобы Папа лишний раз выступил… Они всё ещё мнят себя общественно важными идеалистами стахановцами. И гордятся квадратными метрами, как в старые советские времена. «Сейчас введено в эксплуатацию… в этом году к ним прибавится…» Тьфу, - он сплюнул, - чмушники!
- А на самом деле? – спросил его Саша серьёзно.
- А на самом деле, - обстоятельным тоном начинал свои знаменитые «поливы» Валерочка, - приехали солидные московские дядьки – этакие застрельщики перестройки с красными ряхами и волосатыми руками на пузах. И сказали: - Мы городу поможем. Себе в убыток даже. Красивый, блин, у вас город, а денег у нас куры не клюют – спасибо уже нашему Папе.
- Так и сказали? – кашлянул в кулак Саша.
Валерочка захихикал однозубо, и его понесло.
- Москвичи нам решили построить микрорайон – заметь, не хрущёвник или блочник – а коттеджный. С танхаусами, бассейнами, спортивно-развлекательным комплексом. Ещё там он до хера тарахтел… зараз и не вспомнишь. Детсад, школа, стадион… церковь, гостиница. Выступлений было много, и все почему-то подозрительно искренне благодарили друг друга. Уверяли, что строительство микрорайона – благо для всех жителей города. А в городе, даже не в центре уже, стоимость одного квадратного метра жилья, б/ушного в хрущёвке – зашкалила за 1000 баксов! Кое-где и 1500. Какие на х.. очередники там жить будут… если уже три КПП. Туда никого и не пустят… с собакой даже погулять. Дать ей просраться у реки…
Валерочка зашёлся в кашле – от смеха.
- Несознательный ты человек, Валерий Иванович. Папа тужится, ночей не спит…
- Папа долго говорил, что город застраивается, и работа на строительстве многим поможет подлатать семейный бюджет.
- Ну вот.
- Но хотелось мне спросить москвичей: а что, в Москве уже проблем не осталось? Никаких? Одна проблема – облагодетельствовать хохлов убогих, очередников… Это мне напоминает Борю Ельцина образца 1996 года. Говаривал он как-то из телевизора: «Вот проснусь утром, и одна у меня думка – как там на Украине? Что бы сделать ещё для неё?» - Данилыч только удручённо улыбался… Я, кстати, - сказал Валерочка, - когда с такого бодуна просыпался, как Боря, - всегда тоже одна только думка была: как бы организовать опохмел… Ну, ему, видно, носили референты. Потому и про Украину успевал подумать… возможность была – проблесками… Так вот и эти москвичи… московские строительные боссы… «Построим пенсионерам причалы, молы, яхты дадим и кегельбан». А на вышках по контуру микрорайона – четыре пулемётчика. Чтоб покой охраняли. А что? Люди за сорок лет в этом эмальцеху так навъё….сь – пусть хоть перед смертью по-людски поживут… им два понедельника осталось. Поп по пустырю бурьян покадил, и - гори оно огнём! – микрорайону быть! «А как же, - кричат исполкомовские. – Папа так усердствует, ночей не досыпал… Тоже, небось, просыпается и первая думка: «А как там причал? А яхты уже закупили для стропальщиков?»…
- Они плохо кончат, - заключил монолог Валерочка и пнул заскорузлым ботинком пивную крышку.
- Валерий Иванович, а ты не логичен.
- Почему? – удивился Валерочка.
- Против кого ты пойдёшь воевать? Тут многие ходят, хрюкают «Нам бы вилы…» Это в Гражданскую было хорошо, в Отечественную. А сейчас? Ты знаешь своего врага? Конкретного? – Саша посмотрел на шебутного Мастера с жалостью. И продолжал, в тон ему: - Ну, погалдим кодлом под исполкомом, выйдет Папа – и это если выйдет! – и спросит внушительно: «Мужики, шо за хай? Вы чего тут? Или забыли. Вы же сами голосовали. За кого? Ну вот…» И ты ответишь, как честный человек: «Ну да. Якобы за тебя. Якобы мы». И он спросит дальше, тоже нагло: - И шо? В общем, расходитесь по домам. А я к вечеру вам горячую воду пущу». Ну, и пойдёте. По домам. Которые, слава Богу, пока не отобрали. Воду ждать… Так против кого воевать, Валерий Иванович?
Валерочка снял очки, взял за дужку и стал протирать.
- А что ты хотел, - пробормотал уже не столь эпатажно. – Нация хитровжаренная. И я тебе так скажу - безосновательно. Никаких социально-политических предпосылок в одночасье заделаться всем хитрыми – как не было, так и нет.
- Читаешь, ты, я вижу, много, - проговорил Саша медленно, со смеющимися глазами. - Чешешь уже как заправский политолог.
-
