В живописной дальневосточной долине на берегу Великого океана неприхотливо расположился небольшой аэродром военно-транспортной авиации. Вдоль простой, без бетонного покрытия единственной взлетно-посадочной полосы, притулились пяток стареньких напудренных пылью ЛИ-2 и десяток безотказных как самаркандские ишаки «Аннушек». На окраине ВПП, заросшим полевым разноцветьем, пасутся худосочные коровы из соседней деревни. В пыльной траве кудахтают беспризорные куры. Стая хулиганистых воробьев с азартом, присущим всему, что летает, охотится за свежим навозом. Ситуация благопрепятствовала полетам, но график проверок авиаполка выполнялся неукоснительно как акафист. Причин у вышестоящего командования округа для этого всегда было предостаточно. Кому не хотелось в командировке на «халяву» попить дармового спирта и в летной столовой поесть «летной пайки - кожаной фуфайки»?
Авиаторы гвардейского, трижды орденоносного авиаполка второй час терпеливо ждут на взлетной полосе генерала с очередной начальственной проверкой. Авиаполку для полного счастья не хватает только этого военного геморроя. Накануне в летном полку была суматоха - «горел флаг»! Все «стояли на ушах». Шла проверка перед проверкой, чтобы проверить, насколько личный состав готов к проверке. Руководящие установки командира, были коротки как очереди из авиационной пушки:
- Все кирпичи со взлетки убрать и сжечь! Кривое выпрямить, прямое - загнуть, все остальное - покрасить и посыпать песком! Горячку не пороть, но к утру, чтобы все было сделано!
Сразу же осунувшийся от страданий начальник штаба поставил «напопа» местный лазарет и все больные были выметены из санчасти до операционной чистоты. Люди с гауптвахты, лесопильни и местной хлебопекарни были возвращены в полк. Приводили в порядок казармы, застилали койки новыми простынями, шерстили кладовки. Выпиливали бирки, помня, что «солдат без бирки, что очко без дырки». Драили сортиры, прятали грязь по углам. Мыли и благоустраивали военный городок - рыли асфальт, дернили газоны, подметали граблями бетонные дорожки.
Обновили «ненаглядную» агитацию, придумывали новые лозунги и призывы. Неистово красили зеленой краской траву, белой - бордюры и деревья, серой - крылья самолетов. Краска липла к сапогам. Особое внимание уделили цементированию детских песочниц, дернованию газонов и щебетованию дорожек. Самым удачливым воинам повезло мыть горячей водой строевой плац. Если бы небо висело по ниже, то выдраили бы и его абразивной крошкой.
Зампотех в служебном азарте даже заправил баки самолетов, а заодно и личных автомобилей авиационным керосином. Проезжающие мимо старенькие «Москвичи» имели пьянящий запах реактивных самолетов. Щедро покрасили «серебрянкой» обода и ступицы колес стареньких ЛИ-2, в результате чего половина полка отливало серебром.
Летчики драили парадную форму, начищая авиационные «крылышки» на погонах и гордо привинчивали юбилейные медали на широкие груди. Офицеры не знали ни пощады, ни устали и были наготове. Не забыли о заготовке красной икры, салата по корейскому рецепту из папоротника «орляка», креветок, трепангов и гребешков. Готовилась таежная банька с лечебными настойками свежего помета бурундуков и фазанов. Старший по бане был отдельно проинструктирован с перцем до гланд. На подсобном хозяйстве была заколота очередная свинья, готовая превратиться в шашлык и помочь комиссии сделать правильные выводы.
Молодой командир полка с уставшим лицом, затаив дыхание, вместе с офицерами, стоящими в юморном строю, искоса посматривал на безоблачное небо из-под козырька лихой фуражки и про себя размышлял - «Кто на этот раз прилетит инспектировать? Зимой, например председателем аналогичной комиссии, был… полковник-танкист!» И вот дано «добро» на посадку штабного ИЛ-14. На краю летного поля вместе с деревенскими коровами, весь в оводах безмятежно пасся шершавый полковой мерин по кличке Моня. Вид у полуживого с растопыренными ногами и обкусанными ушами коня типа клячи авось-масти с помятым профилем был, как у заезженного и изнуренного походами Буцефала. Карие с мутной поволокой глаза симпатичной доброй морды, с отвисшей нижней губой с тоской смотрели на нашу небо. Таких коней Александр Куприн называл «звездочетами».
Моня нервно перебирал ногами, будто стоял на жареных гвоздях. Впалые ребристые бока, колыхались, что тебе амурские волны. Протертая до позвоночника холка вызывала жалость и тоску. Облезлый хвост путался в погнутых ногах. Мерин всем своим видом говорил окружающим людям - «Неказиста служба авиационного специалиста».
На горизонте безоблачного неба появляется крохотная точка, которая превращается на глазах у встречающих в комок предстоящих забот и проблем. Ревущий штабной агрегат из крыльев, движков с ржаво-обожженными выхлопными трубами насладившийся музыкой небесных сфер сбрасывает обороты и производит благополучную посадку. Ромашки пригибаются к земле, а овцы и куры от испуга разбегаются по краям летного поля.
Нервозность начинает пульсировать на летном поле. Вздрагивая фибрами поношенного корпуса и клацая колесами по коровьим «лепешкам» аэроплан, растопырив крылья, как перекладины креста бодро подбегает к встречающим. Как говорят в авиации – «по полю тело пролетело и мертво застыло». Прилетели.
В геликоптере отворяется дверца и по железному трапу, угодливо поставленному инженером полка, величаво спускается седовласый генерал-майор с вставными глазами. Полковой духовой оркестр из трех труб и потертого барабана играет туш. Спустившийся на взлетку потрепанный начальник удивляется:
- Какой у вас здесь большой плац! - оркестр на половине ноты давится слюной в мундштуках.
Инспектор видом всем показывает - «Отдерем своих, чтобы чужие боялись!» Командир авиаполка с чисто выбритой отливающей синевой харизмой лица, беглым маршем подлетает на мягких ногах к генералу. Поднимает закрылки в виде правой руки к головному убору, включает реверс и тормозит. Начинает докладывать о состоянии дел в авиационном «хозяйстве». Но… видит, что генерал с куриной грудкой как бы его и не слушает, а с «ленинским» прищуром всматривается вдаль, где пасется мерин.
Глаза старого воина-ветерана спотыкаются на копытах Мони. Генерал, не торопясь, как катафалк подходит к мерину. Чувствуется, что он даже хочет с ним тихо заговорить о чем-то и это понятно, лошадь, что ни говори, всегда всех внимательно выслушает. Божья животина всегда улыбнется добрыми глазами, где даже головой кивнет, а то и хвостом в знак одобрения махнет. «В чем дело?» - взглядом спрашивает командир у свиты высокого начальника. Один из сопровождающих заговорщицким шепотом говорит:
- Наш Иваныч начинал служу в легендарной Первой Конной, у самого Буденного! Лихой был рубака!
Командир, проглотив уксусную слюну, про себя чертыхается и с сожалением вздыхает - «Вот не везет, так не везет, то танкиста пришлют, то кавалериста… Воистину и на жене можно триппер поймать!» Плохие предчувствия комполка, как всегда, не обманывают. Начинается представление в картинках под названием «Маруся отравилась». Генерал, оглядев встречающих, неспешно, со знанием дела обходит вокруг коня, осыпанного «гречкой». Дергает изжеванную уздечку, теребит сбитую холку, заглядывает в уши и гладит мягкие лошадиные губы. Внимательно осматривает мерина и любовно похлопывает по костлявым бокам, заглядывает в зубы. Через некоторое время «сталинский кавалерист» возмущенно поворачивается к командиру и, показывая ушами на мерина, спрашивает:
- Кормили? - в ответ молчание. - Не понял! Я вам кто или где? Вы что здесь вообще? Что это тут делается, ядрена вошь? Кони не прибраны, не ухожены, - всем становится трудно дышать. - О какой боевой готовности полка может идти речь, когда у вас тут не лошади, а беременные клячи пасутся? Это вам не хвосты самолетам заносить! Тут думать надо! – «буденовец» с выпученными глазами, благоухающий на все летное поле общевойсковым «Шипром» резюмирует. - Полк к боевой работе не готов! Через месяц назначаю повторную проверку! - комиссия разгневанно разворачивается и садится в самолет. - Седлай! - командует генерал.
Самолет, ревя движками и полосуя воздух крестообразными винтами, убывает восвояси в кристально чистое небо. Наступает тишина, только слышится курлыканье клина журавлей высоко в небе, да стрекотание кузнечиков в не докошенной траве. Что делать? Как быть? В другом месте люди бы опустили руки, но не в Авиации, где служат лучшие люди нации! В полку начинается сразу же новая подготовка к повторным смотринам. Теперь «боевая» работа начинается с другого конца «палки». Командир вызывает к себе солдатика, ответственного за этого мерина, казаха Муслитхаддина абу Мухаммеда Бабай Абдаллаха ибн Мушрифаддина оглы, которого зовут кратко - Миша Мудин. Он послан служить в авиацию самим Аллахом.
Командир, твердый, как саперная лопатка прикрепляет к нему двух опытных зубров-прапорщиков с мягкими мозгами, но преданных авиации. По армейскому принципу «к вечеру накормить, а к утру - зарезать!», ставит им всем «боевую» задачу:
- Кровь из носа, но в полку должна быть не беременный таракан, а боевой конь! - командир грозно смотрит на подчиненных и невозмутимо продолжает. - Как хотите, так и делайте из Мони рысака, иначе ваше никому не нужное мужское естество порублю на пятаки!
Начинается авиационный аврал, не путать с морским абордажем. Моню моют кипятком с дефицитным в то время порошком «Лотос», скребут наждаком и бортовыми щетками. Кормят, словно на убой, отпаивают сгущенным молоком с отрубями и печеньем «Двадцать лет без урожая!». Лелеют его и холят. Каждый день выгуливают, моют и чистят до костей. Обновляют подковы и крепят белые нагавки - перевязи у копыт, черную гриву приводят в положение «боевое» Из офицерских тренчиков шьют подпругу и чуть ли не заглядывают коню под хвост.
Вскоре Моня становиться похожим на коня. Появляется округлость, и даже какая-то стать. Круп начинает лосниться и блестеть, как яйца у полкового кота Блистера. Перед прибытием повторной комиссии командир «до слез» инструктирует коновода Мишу, делая упор на то, чтобы тот после прилета очередных проверяющих, как бы ненавязчиво продефилировал с «жеребцом» под узду перед ними. Опять день прилета. Снова треволнения, спирт внутривенно, чтоб запаха не было и грабли внутримышечно, чтоб была выправка. Поют моторы, самолет благополучно садится.
Открывается дверца и по трапу спортивной пружинистой походкой спускается с шитыми золотом крылышками на погонах моложавый генерал. Природа замирает как перед родами Спасителя. Пропеллеры штабного самолета слегка вертятся, мягко вентилируя летное поле от недостатков и запаха служивого авиационного пота, навевая романтику и амброзию воинской службы.
Первым из оцепенения выходит, как и полагается в авиации командир. Комполка старается опять доложить проверяющему о состоянии дел в полку. В это время невдалеке, как расписано по «сценарию» грациозно прогуливается ничего не
