Я швырнула трубку на пол и разревелась, как школьница за двойку. Хорошо хоть никто не видит мои слезы. Рулька, боже мой, подружонка моя, прости. Я не могла с тобой иначе разговаривать. Я другая, уже не та Катька, которая была еще позавчера. Скоро от прежней Катьки вообще ничего не останется. Даже имя.
Дверь распахнулась и в комнату влетела чёча Вера, как всегда пышущая здоровьем.
-Ба, Катюха! А я то голову ломаю, чьи там такие распрекрасные, моего размера, туфли валяются. Где брала?
Я наспех скинула слезы.
-Не помню, чёча Вера. Здрасьте вам.
-Здрасьте, здрасьте… Ты чё, Катюха, никак плачешь? - Чёча Вера, подперев бока, переминалась с ноги на ногу.
-Нет, чёча Вера, грущу. Детство вспомнила. - Я опять солгала.
-Понятно. Ты уж, Катюх, заходи почаще грустить-то. А то забыла нас с Гоги. - (Она его тоже так называла.)
-Ладно.
-Ну, Катюх, хорошо, вижу тебе одной надо побыть. Пойду, сбегаю к соседке - что-то звала.
Неугомонная, вся в движении чёча Вера ну ни как не может усидеть на одном месте. Все та же. Чёча Вера уже была в дверях, как я ее окликнула:
-Чёча Вера…
-Да, милая, - она, как флюгер, резко развернулась.
-Чёча Вера - нет на вас милиционера.
Мы засмеялись, вспомнив эту старую добрую шутку. Чёча Вера ушла, но после этой встречи внутри у меня стало теплее, а внутренности больше не подпирали горло.
Я встала, подняла телефон и набрала родителей. Трубку взяла мама.
-Мам, привет! - как можно радостнее поздоровалась я. - Как ваше драгоценнейшее здоровье?
-Спасибо, дочка, хорошо. Ты откуда звонишь?
-Из турбюро, ма. Я еду в Ялту.
-… Надолго?
-Не знаю, ма; как получится. Отдохнуть мне надо.
-Я тебе давно, Кать, говорила: езжай, дочь, отдохни от работы своей бешеной. Всех денег не заработаешь.
-Ты была права; а до меня это только дошло. Все свои дела я передала Рульке. Она должна подъехать к тебе и завести кое-какие бумаги. А где папа?
-Где же он еще? « Новости» смотрит.
-Что передают? - (Проснулась старая привычка: мы с отцом и футбол вместе смотрели, и «Новости».)
-И ты туда же! Что передают! Блядство передают!
Эх, мама, мама! Как же я вас с папой люблю!
-Ну ладно, мам, мне пора. Билет надо еще взять. Папке - привет.
-Звони, дочь. Мы любим тебя.
Я отключила телефон и не успела ответить тем же.
Серому звонить не стала. Его безоговорочная забота обо мне и поучительно-психологический монолог, со скоростью сто слов в минуту, я просто не выдержу. Все сам узнает, и, я надеюсь, поймет, когда придет время. Надо заказать билет на поезд до Ялты. На всякий случай. Если хватятся, то есть небольшая вероятность, что не будут до конца отслеживать мое передвижение. В компьютере будет информация о продаже билета на мое имя. Раз есть билет, значит, уехала поездом - и дело в шляпке.
-Алло, девушка, мне нужен один купейный билет… на сёдня… до Ялты.
-Есть?! Ну отлично. Пох-вист-не-ва Екатерина Анатольевна… Все, спасибо. Я выкуплю.
Прошло не более часа, как я пришла к Ван Гогу. Время есть, и, пока он там колдует в своей «мастерской», я успею смотаться за билетом.
Тук-тук.
-Гоги, мне надо ненадолго отлучиться.
Гоги, как медик-ювелир - в белом халате, резиновых «варежках» и с откидной, торчащей у глаза, увеличительной линзой, кряхтел над рабочим столом. Со стороны он походил на врача-гинеколога, разглядывающего в микроскоп причину женского заболевания.
-Угу.
-Гоги, закрой за мной.
Ван Гог выпрямился, два раза кашлянул в сторону. Недовольный тем, что его отвлекли, он осушил, стоящий на столе, высокий бокал с водой.
-Захлопни дверь, и все, - рукавом халата вытерев губы, процедил он.
Трудоголик обкуренный.
Поймав тачанку, я доехала до вокзала. Выкупила билет. В «Табачной лавке» взяла пачку «Парламента» и спички. Сначала прикурила сигарету, а потом, от той же спички, подпалила железнодорожный билет. Так, отлично. Теперь мне надо обновить свой «гардероб», а то мой наряд уже не первой свежести.
-«Манежная площадь» - улыбнулась я водителю.
В подземелье за пятьсот зеленых я купила хороший деловой костюм мышиного цвета, белую шелковую маечку и ярко-белую блузку. Прошла мимо женского белья - без надобности: не ношу принципиально. Задержалась около порфюма, машинально. Там, толстая аристократка, в окружении своей свиты (человек из семи) выбирала себе духи. Около нее на витрине стояло пять или шесть флаконов. (Видимо, нюхать пробки она отказывалась.) Продавщица, следя за ее жирным пальцем, отвернулась за очередными духами. Я протиснула сквозь свиту руку и зацепила первый, попавшийся под руку, фанфурик. Никто не обернулся. Я бросила его в уже открытую сумочку. Поправила свои короткие, пепельного цвета волосы и ушла к выходу. Желание спереть было огромное, и я пошла у него на поводу. Но особого удовольствия не получила. Кишки не давили на легкие; воздуха вполне хватало; и сердце - как было на своем месте, так на нем и осталось, и ни в какую туфлю не скатилось. Проходя мимо урны, я бросила в нее пакет с моей старой одеждой.
В машине открыла сумочку, достала духи. «Жадор». Сойдет. Два раза пшикнула на запястье.
-Вас, прямо, и не узнать, модам.
-Я сама себя не узнаю. Поехали. - И назвала адрес Ван Гога.
Дверь открыл экспрессионист. Гоги улыбался той довольной улыбкой, какая бывает у человека, вышедшего из сортира после вынужденного и продолжительного воздержания.
-Неужели готово, Гоги?
-Да-а, - предвкушая сладкий момент, самовлюбленно выдавил он.
-Да зайка! - нежно протянула я. - Умница, Гоги, ты просто ум-ни-ца. Золотой ты мой.
Гоги поплыл. Ну не могла я его не похвалить, зная его тщеславную натуру.
Мы прошли в его комнату и разместились на тех же местах, что и прежде. Гоги медленно отодвинул нижний ящик письменного стола, достал большой желтый конверт и протянул его мне.
-Сколько, Гоги? - не заглядывая внутрь, спросила я.
-Нисколько, Катя. Это мой подарок.
-Гоги, какой подарок! О чем ты говоришь? Назови цену.
-Моя цена… Ты чокнешься своим фужером шампанского об мой фужер. Вот моя цена.
Ван Гог встал и направился к бару.
-Послушай, Катя, - откупоривая бутылку, сказал он, - ты - моя хорошая старая знакомая. И у тебя неприятности. Я не могу взять твои деньги.
-У всех неприятности. Гоги, - это твой бизнес. Ты зарабатываешь на чужих неприятностях. Ты делаешь свое дело, помогаешь людям и получаешь за это деньги. Все очень просто. Да и я не могу остаться у тебя в долгу. Поверь, мне сейчас долги не нужны.
-Это подарок…
-Прекрати! Сколько ты берешь за такой же пакет документов.
-Три баксов, - немного помолчав, ответил Гоги.
-Вот, у меня все равно столько нет. Я тебе даю полторы - и считай себе на здоровье, что это твой подарок.
Я, не дожидаясь ответа, отсчитала пятнадцать купюр и положила их на журнальный столик.
-Глоток шампанского за благополучие каждой ксивы. Традиция, - пояснил он, видимо поняв, что спорить со мной ему без толку.
-Перед уходом, Гоги, - не сейчас. Дай мне чистый лист бумаги и ручку.
Ван Гог поставил на стол бутылку и передал мне то, что я просила. Внизу листа я поставила свою подпись, сунула его в паспорт, протянула все Гоги.
-Это моя просьба. Возьми мой паспорт и этот лист. Внизу моя подпись и ее расшифровка. Все это передай лично Рульке. Она в курсе. И еще. Вот тебе мои ключи от квартиры… Вот от машины. И сотовый. - Все положила на журнальный столик. - Телефон отдай моей маме, а все остальное - брату. Запомнил?
-Да.
-Только маме скажи, что в Ялте он мне не понадобится. Понял?
-Понял. Все?
-Кажется, да.
-Давай выпьем?
-Подожди. Дай я хотя бы гляну на свои документы. Кто я теперь?..
«Скажите: как меня зовут?» - вспомнилась песня про Буратино.
-Лимаева Валентина Олеговна, твоя одногодка, - озвучил за меня Гоги.
-Что? Олеговна? Хос-пади! Только не это! Чего я больше всего боялась, то и состоялось.
-Что тебе не нравится? - недоумевал Гоги.
-Лимаева - нравится, Валентина - нравится, отчество не нравится, отчество!
-Почему? Отчество, как отчество.
-А ты вдумайся, Гоги.
-Ну?..
-Ну, и что «ну»?
-Да ну тебя, Кать. Обыкновенное отчество.
-А мне вот кажется, что моим папой был либо дрессировщик говна, либо тот, кто какой-то Оле, наверное, моей маме, энто самое предлагал вместо конфет.
До Ван Гога наконец-то дошло. Его пробило и он принялся громко хохотать. Что уж там теперь горевать. Бог с ним - с этим отчеством. Если должно что-то случиться, то это неминуемо произойдет. Видать, на роду у меня написано ходить с этой какофонией до конца дней своих. Планида!
-Ладно, Гоги, ты тут не при чем. Я же буду молиться всем святым, чтобы никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не называл меня по отчеству.
Я захлопнула свой новый паспорт, будто поймала зачеткой халяву. Пора делать книксен и стремглав лететь в аэропорт.
-Мне пора, Гоги, аривидерчи. Спасибо за путевку в мою новую жизнь, - сказала я, бросив документы в сумочку и смачно хлопнув ладошками по коже дивана.
-Да что там. Рад был тебе помочь.
Я встала и, под музыку Энио Мориконе, направилась в прихожую. Ван Гог последовал за мной.
-Береги себя, - сказал он. - Мне тебя будет не хватать.
Банально, а все ж приятно.
2.
Я сидела в удобном кресле, смотрела в иллюминатор на пушистые белоснежные облака и думала о предстоящем самарском деле. Внутренний голос то и дело прерывал мои размышления. «Боже мой, Екатерина, но неужели нельзя было поехать в Самару поездом?» Трусиха. Я проигнорировала ее упрек и опять вернулась к своим мыслям. Хорошее начало: регистрацию с новым паспортом прошла без сучка без задоринки. Пока все идет просто замечательно. Теперь, по приезду в Самару, сперва наперво надо устроиться в гостиницу; а уж затем осмотреть свою намеченную цель. Время прилета - 18.35. Выруливание, выгрузка багажа, трап - еще минут пятнадцать. На такси - до города - грубо говоря, 30 минут. Итого: в полвосьмого вечера я на месте. Радует.
Я отошла от своей думы и осмыслила взгляд. Яркий солнечный свет играл на кучерявых бело-золотистых облаках. Они были без движения. Шума двигателей я не слышала, и поэтому у меня создалось впечатление, что мы зависли на месте. Вид из иллюминатора всегда мне нравился и не переставал притягивать мой взор. Красотища! Еще в детстве, летя с мамой и братом к Азовскому морю, я подумала: «вот как, должно быть, выглядит рай!» Попаду ли я туда? Буду ли я беззаботно, как в детстве, прыгать по этим мягким, воздушным, как сладкая вата, облакам? Так, как, переполненная счастьем, скакала и резвилась на бабушкиной перине в домике по улице Речной…
Мои ностальгические воспоминания опять прервал внутренний голос: «Хотела бы я на тебя в зеркало посмотреть, как ты на этой самой перине у святой Екатерины будешь скакать, да то ли шутя, то ли всерьез спрашивать ее: мол, где ж это она была, когда горе с тобой приключилось? А она тебе ответит: «не серчай, тезка, дела у меня тогда были. Ну ни как я не могла симпозиум пропустить. Да и докторская висит. Все никак защитить не могу. Так ведь ты же тоже там - под номером К-3333331.»
Я с трудом терпела этот бред и молчала.
«Разве можно так, Екатерина? Меня не слушаешься. Почему на поезде не поехала? Говорила же! А тут - нюни распустила, о рае удумала! Не дам я тебе помреть! Так и знай, - не дам… Мне еще
