Серёжка плюхнул на кровать школьный рюкзак и с досадой поморщился, стараясь не прислушиваться к ругани в соседней комнате, — мать выясняет отношения со своим… Филом! Включили музыку, думают, с улицы их не слышно — слышно, и ещё как, поэтому Серёжка сразу прошмыгнул в свою комнату, чтобы случайно не попасть под раздачу. Плавали, знаем. И ладно ещё, если бы ставили нормальные диски: Джеймса Хэтфилда или Роберта Планта, или на худой конец Бона Скотта, Рамштайн — так нет же, на весь дом выла стариковская слюнявая попса, слушать которую было противно.
Хорошо, что сегодня пятница, основные уроки можно оставить на потом, но доклад по истории Алиса Рудольфовна ждет завтра, иначе в четверти светит плохая оценка, а этого допустить нельзя. Тройка за четверть — это мало того, что позор — будто он самый тупой в классе — но это ещё и тяжелые разборки с матерью, где дело может не обойтись всего лишь устными внушениями. Серёжка великодушно простил бы матери пару оплеух, но непременно влезет Фил, который теперь везде суёт свой нос, а терпеть от него побои было непереносимым оскорблением и несмываемым унижением, над ним и так все во дворе смеются, поэтому никак нельзя допустить снижения оценки за четверть.
В грандиозных планах на сегодняшний вечер стояло: написать доклад так, чтобы училка ахнула.
Вообще-то говоря, Алиса Рудольфовна Серёжке нравилась, и не просто, как умный, интересный преподаватель и собеседник — она нравилась ему, как женщина.
Да-да!
На уроках истории он украдкой рассматривал ее короткие волосы, крошечные серьги в маленьких ушках, а, делая вид, что внимательно слушает, наблюдал, как двигаются ее губы, намазанные блестящей прозрачной помадой. И одевалась она каждый раз красиво и стильно, и всегда доброжелательно разговаривала, а не презрительно-свысока, как например, Нина Алексеевна, классная руководительница. Ни одна девчонка в школе не годилась историчке в подметки, за исключением, может, двух-трех одноклассниц.
Ради Алисы Рудольфовны стоило подготовить интересный доклад о рыцарских турнирах в средневековой Англии с подробным описанием оружия, доспехов, места проведения и правил поединка, а также отношения рыцаря к боевому коню и Прекрасной Даме.
Для того, чтобы раскрыть тему со всех сторон, Серёжка специально посетил школьную библиотеку и отобрал несколько книжек про рыцарей. Скажете, анахронизм и пережиток прошлого в ХХI веке тотального интернета готовиться по библиотечным книгам?
Ну и говорите себе на здоровье!
А что ещё остается делать, если компьютер стоит у матери в комнате, а телефон у Серёжки допотопный, кнопочный, и другой вряд ли купят.
Незаметно для себя он увлёкся описанием нравов жестокого времени, даже не заметил, когда именно умолкли крики за стеной — мать помирилась со своим... Дать ему хоть какое-то определение казалось Серёжке мягкотелостью и беспомощной покорностью перед судьбой, он предпочитал называть его просто Фил, с холодным достоинством держал дистанцию, и учился быть невозмутимым в любой ситуации. Только плотно закрыв дверь в свою комнату, он давал волю чувствам — но так, чтобы за пределы его личного пространства не просочилось никаких намеков на то, сколько претензий у него накопилось к этому… Когда-нибудь, кое-кто ответит на них по каждому пункту.
Надо уметь терпеливо ждать своего часа — так гласит Кодекс древних самураев. Изучать слабые стороны врага и, когда противник будет уверен в своей победе — нанести сокрушительный удар.
Любым оружием.
Слова про оружие Серёжка запомнил особенно хорошо.
Строчки в тетради ложились ровными рядами — ну и что, что написано от руки, Алиса Рудольфовна сказала, так тоже можно. Два рыцаря подняли тяжелые копья, опустили забрала, мускулистые гривастые тяжеловесы взрыли землю копытами с пышными бабками, натянули поводья, оглушающие приветствия зрителей сменились звонкой тишиной, готовой разорваться ликующими криками или горестным стоном, нарядные герольды приготовились напряжённо и беспристрастно следить за соблюдением правил благородного поединка, а Прекрасная Дама судорожно сжала подлокотник своего кресла…
— Сергей! — хлёстко ворвался в уши окрик матери.
Ну что там ещё?!
Серёжка нехотя оторвался от увлекательного задания и вышел из комнаты. Мать крутилась на кухне, что-то готовила и пританцовывала под дурацкие эстрадные песни, по дому она ходила в шортах и свободной майке, пышные волосы стянула узлом на затылке, чтобы не мешали. Фила видно не было, но надеяться на его окончательный уход было глупо, Серёжка и не надеялся.
— Что? — остановился в дверях, в руках книга, прихватил машинально.
— Можешь сегодня идти ночевать к своему другу, я разрешаю, — распорядилась мать, пробуя из кастрюли.
— К вам гости придут? — догадался сын.
— Ага, — пропела довольная мать.
Серёжка обреченно вздохнул, угрюмо разглядывая ее, — вырядилась, как подросток, специально ради этого… И глаза накрасила так, что они резко выделялись на лице. Он не любил, когда мать наводила такой агрессивный макияж: она и так красивая, зачем надо себя портить?! Сказать об этом Серёжка, конечно же, не осмелился: во-первых, это прозвучало бы грубо и обидно, а обижать её он никак не хотел; во-вторых, на его мнение матери было совершенно наплевать, и сын прекрасно об этом знал. Убеждать бесполезно, о причине поведения матери он догадывался: Фил моложе её на целых шесть лет, и она всё время боится, что он уйдёт к какой-нибудь девушке, как будто сама она старая. Из-за этих подозрений они и скандалят, в основном.
Полгода назад мать привела его и ещё одного мужика к ним в квартиру просто переночевать. Утром второй дядька ушел, а Фил остался, обосновался, как у себя дома, и не думает даже никуда уходить. Ведёт себя, как хозяин: покрикивает и командует, придирается к каждому слову, к каждому поступку, а иногда, когда напивасится где-нибудь, бывает, что и руки распускает — вот тогда достаётся и матери, и Серёжке. С тех пор, как он появился, у них дома всё пошло наперекосяк, но несмотря ни на что, мать зачем-то держится за него, даже устраивает ревнивые сцены, вот, как сегодня — понять её было сложно.
Проводить ночь у чужих людей не входило в грандиозные планы на вечер, если ему не дадут дописать доклад, значит не получится исправить оценку — и что тогда? Хуже всего, даже хуже оплеух, было увидеть завтра разочарованное лицо Алисы Рудольфовны.
— Женькин отец сказал, я могу сидеть у них только до девяти часов, — возразил сын. — Они не хотят больше пускать меня ночевать.
— Пойди ещё к кому-нибудь, — не приняла возражений мать. — У тебя что, больше друзей нет? Придумай, куда пойти.
— Некуда! — настаивал Серёжка. — У меня завтра доклад по истории, мне надо готовиться.
Достали их вечеринки! Сегодня ему, как никогда, надо быть дома, а придется просить у Женьки ночлега — какие тут могут быть хорошие оценки! Алиса Рудольфовна решит, что просто он лодырь и бездарь! Впрочем, почти все учителя так считают, хотя отвечает он не хуже других, но как можно углубиться в материал за пять минут до начала урока, а дома готовиться становится невозможно. Спасала прекрасная память: Серёжка старался все запоминать на уроках, а письменную домашку успевал решать на переменках — но доклад же не сделаешь за пять минут.
Мать усмехнулась иронично и зло:
— Ну конечно! Весь в своего ненормального папашу! Такой же, как и он, угрюмый, замкнутый, один приятель всего и есть. У твоего отца тоже в друзьях была одна работа, так и сгинул на ней, на службе своей проклятой! И первый его сын такой же, и ты уже сейчас — просто копия. Яблочко от яблони!.. Как под копирку вас выстругал! О чем я только думала! — она гневно швырнула в раковину деревянную лопатку и обернулась, в глазах сверкало раздражение. — Неужели у тебя нет ни одного друга, кроме Женьки?! Ты что, дебил какой, что с тобой никто не хочет общаться?!
— Ладно, может, найду ещё кого-нибудь, — буркнул Серёжка.
Мать не стесняла себя в выражениях, не хотела замечать, как больно ранят сына такие слова. Он всё ещё стоял в дверях кухни, обиженный, насупленный, но всё равно свято верящий в её любовь к нему, и, ни на минуту, не сомневаясь в своей. Мать у Серёжки очень красивая, он был бы счастлив, если бы к ней не липли постоянно всякие козлы, а на улице не говорили бы про неё разные гадости. Если бы он мог оградить её от сплетен — наизнанку бы вывернулся, однако, заткнуть рты всем насмешникам было не в его силах.
От отца остались лишь детские обрывочные воспоминания: вот они в зоопарке, вот куда-то едут на машине, родители впереди, а сам он пристёгнут на заднем сидении, ну и ещё несколько таких же мимолетных фрагментов. Серёжка знал, что у отца была другая семья, к матери и к нему он приезжал урывками, всегда торопился. Мать злилась на него, кричала, требовала денег «на ребёнка», он оправдывался, а потом и вовсе, «сгинул на своей проклятой службе» — отец был полицейским, погиб при исполнении, и другой сын только гордился бы таким крутым отцом. А вот Серёжке гордиться им не хотелось, отец так и не женился на его матери — за одно это его стоило возненавидеть, и младший сын ненавидел всей душой его героическую профессию, его самого, и ни за какие на свете блага не хотел становиться на него похожим. Умер — туда и дорога, мать только жалко, кажется, она надеялась выйти за него замуж.
Иногда (впрочем, редко, всего два или три раза), к ним приезжал старший сын Серёжкиного отца — Денис. Зачем — непонятно, но мать лебезила и заискивала перед ним, была неестественно оживленна и разговорчива, хвасталась Серёжкиными успехами в школе, в футбольной
Спасибо.