все равно вела дневник наблюдений за развитием дочери, записывала и собирала всё, что могло бы показаться интересным. Однако впоследствии этот дневник непонятным образом исчез, а мы стали замечать, что к нашей семье проявляют внимание какие-то странные люди. Нет, нет, они не угрожали и даже не мешали, а, наоборот, всячески помогали нам жить. Я не сомневаюсь, что именно благодаря их протекции я получил возможность работать в одном из лучших институтов мира, Майя Наумовна стала получать огромные гонорары за свои книги, а Ларочку беспрепятственно приняли в элитарную школу, где она до четырнадцати лет училась по особой программе. А когда ей исполнилось четырнадцать, в нашем доме появились двое, представившись сотрудниками Управления госбезопасности. Они рассказали, что им изначально известно о роли господина Марио в судьбе Ларисы и что, поэтому, они с рождения вели девочку по жизни, воспитывая и обучая ее в нужном русле, так как ей предназначено выполнить важнейшую миссию и так далее. Словом, они мягко, но настойчиво потребовали, чтобы мы перевели нашу дочь в одну из европейских спецшкол, и дали понять, что возражений принимать не намерены. Тогда я впервые услышал слово «Аплой».
– Выходит, – проговорил я, – из Ларисы с самого детства лепили супершпионку, чтобы работать на Эвердика?
– Да, лепили, – вздохнул Рубинцев, – только не для Эвердика, а для специального отдела объединенной разведки при Совете Согласия.
– Как? Ларисой персонально занимался этот отдел?!
– Мои разработки в области генетики, – вмешался Марио, – были известны Совету Согласия, но там видели в них не способ усовершенствования человеческой природы, а средство борьбы с неизлечимыми болезнями, ведь с помощью моего метода можно изымать из структуры генома ущербные звенья и замещать их специально запрограммированными искусственными образованиями, которые, взаимодействуя с естественными, наделяют человека новыми физическими и умственными способностями. Понятно, что, когда я внезапно исчез и через некоторое время объявился в качестве террориста, в объединенной разведке озадачились. Ну, а когда в дело вступил «Аплой», стало ясно, что действовать нужно немедленно. Нужен был человек, который смог бы внедриться в террористическую сеть, добраться до меня и, что называется, навести порядок изнутри. Лучшей кандидатуры, чем Лариса, и придумать было невозможно.
– Тогда при чем же здесь Эвердик? – спросил Рогнед.
– Ни при чем, – улыбнулся Марио. – Его просто подтолкнули в сторону Ларисы, и он заглотнул наживку.
– Как это подтолкнули?
– Очень просто. Ему показали умную, талантливую, очень перспективную девушку и намекнули, что неплохо было бы привлечь ее к работе в Консулате, а он, при всей своей дьявольской проницательности, не почувствовал подвоха. Вообще, за десятилетия своего бессменного консульства Эвердик изрядно поднадоел начальству, которое, кроме того, не сомневалось, что за ним уже давно водятся темные делишки, в которых до поры до времени его никак не удавалось уличить. К тому же, Эвердику удалось аккумулировать в своих руках очень большую и практически никому, кроме него самого, не подконтрольную силу, что тоже нравиться начальству никак не могло. Не знаю, подозревал ли его кто-нибудь тогда в связях с «Аплоем», но то, что ему неожиданно поступила прямая директива Генсека заняться именно этим делом, не могло, конечно, его не насторожить.
– Значит, – сказал я, – пока я бегал по всему миру, собирая материалы об «Аплое», он уже решил, как будет использовать таланты Ларисы?
– Разумеется, – кивнул Марио. – Он поручил вам собирать эти материалы потому, что очень хотел знать, что в мире известно об «Аплое», что о нем думают простые люди и специалисты и насколько хорошо работает его система конспирации. Собранные вам сведения стали для Эвердика просто бесценными. Благодаря им, он увидел, что с «Аплоем» не все обстоит гладко и что многие уже догадываются, что организация такого масштаба, требующая таких финансовых затрат и такая наукоемкая, просто не может существовать без легальной «крыши». У общественного мнения стали возникать вопросы. Это Эвердика не устраивало. К тому же, он чувствовал, что с вышки занимаемой им должности ему все труднее становится контролировать и меня, и генерала Уинни, который делался все более самостоятельным и даже позволял себе принимать решения, не посоветовавшись с шефом. Разобраться с генералом не составило особого труда.. Когда он совершенно зарвался, Эвердик просто пустил его в расход. Со мной дело обстояло сложнее. Я был нужен Эвердику и как разработчик новых технологий для «Аплоя», и как лицо этой организации. Он слишком увяз в использовании моей персоны. «Аплой» и я во всем мире воспринимались как единое целое, поэтому мое исчезновение могло одним махом разрушить всю организацию. Это позже поняла и блестяще использовала Лариса, предложив мне временно умереть. Как вы сами можете убедиться, стоило было моему клону скончаться на той яхте, весь «Аплой» затрещал по швам, и даже Эвердик, при всех его возможностях, уже не смог его восстановить.
– Так, значит, на сегодняшний день «Аплой» реально перестал существовать? – уточнил я.
– Совершенно реально, – подтвердил Марио.
– Но куда же девались все его многочисленные солдаты? Ведь за всю историю его существования никому не удалось арестовать аплоевца или хотя бы заполучить его труп. Создается такое впечатление, что солдаты «Аплоя» после выполнения задания просто растворялись в воздухе, словно призраки.
– Арестовать аплоевца действительно невозможно, – ответил Марио, как будто даже гордясь, что это так. – Думаю, на примере ваших девочек вы это и сами понимаете. А что касается трупов – и это правда: за всю историю существования «Аплоя» ни один его солдат в бою не погиб. Право слово, господа, я могу быть доволен результатами своего труда: коэффициент успеха – сто процентов! Такого мало кто из ученых достигал, и мне это, уж простите, очень лестно. Ну, а если вы хотите знать, куда девались живые аплоевцы, оставшиеся без начальства, то тут я, к сожалению, не могу вам с уверенностью ответить. Вообще, солдат было создано не так много, как думают некоторые, – всего тысячи полторы или две, не больше. Конечно, это немалая сила, и все же капля в море по сравнению с населением нашей планеты. Скорее всего, они просто разбрелись по свету и будут доживать свой век где-нибудь среди бродяг, потому что прилично устроиться в этой жизни им вряд ли удастся. Видите ли, без командира они совершенно лишены инициативы. Так было задумано, чтобы всегда иметь возможность их контролировать. Не получая приказов, они будут просто тупо бродить с опущенными руками. Именно поэтому не стоит опасаться, что они смогут объединиться и что-нибудь натворить.
– По Тэнни и Айке не скажешь, что они лишены инициативы… – прогудел Рогнед.
– Да с ними же совсем другая опера, неужели вы не понимаете! – воскликнул Марио, всплеснув руками. – Это ведь не просто аплоевцы. Это, не побоюсь показаться нескромным, настоящие шедевры генной инженерии, вершинное мое достижение! Ничего лучшего я никогда не создавал и, наверное, уже не создам. Всю жизнь, почти с детства, я мечтал усовершенствовать человека настолько, чтобы сделать из него идеальное существо. Идеальное, конечно, с моей, субъективной точки зрения, но я всегда склонен был полагать, что она не слишком расходится с господствующим мнением. Мне хотелось, чтобы созданный мною человек был физически здоров и малочувствителен к большинству известных инфекций, чтобы он был умен, красив, добр, но, в то же время, мог бы и постоять за себя и защитить, если понадобится, своих близких. Я мечтал, чтобы мое творение умело искренне и преданно любить, чтобы никогда не использовало свои способности во зло, чтобы обладало даром предвидения и всегда знало, как лучше поступить, чтобы избежать неприятностей. Скажите теперь, что в Тэнни и Айке мне не удалось достичь своей цели!
«Да, удалось, – подумал я, и на душе у меня потеплело. – На все сто удалось, доктор!»
– Может, вы объясните, почему называете Тэнни и Айку дочерьми Ларисы? – попросил я. – Надеюсь, вы понимаете, что для меня лично это очень важно.
– Важно, разумеется, – откликнулся Марио. – Они ее дочери потому, что были созданы из ее генетического материала, того самого, что я получил от нее еще во младенчестве. Я многие годы изучал этот материал и все больше убеждался, что потенциал в нем скрыт неограниченный. А когда десятилетия спустя Лариса неожиданно снова оказалась возле меня, я объяснил ей все и с ее помощью еще усовершенствовал генетическую матрицу детей.
– Теперь я понимаю, почему у меня не было никаких шансов… – вздохнул Рогнед. – Лариса любила Серегу, а не меня, поэтому и девчонки сразу полюбили его, а он – их.
– Да, любовь – это немаловажный фактор, – согласился Марио. – Память о ней всегда сохраняется в генах. Если, конечно, любовь была настоящая. У вас, как я теперь понимаю, настоящая. Лариса была из тех людей, которые умеют любить. В этом она полностью соответствовала моему идеалу.
– Скажите, доктор, – обратился я к Марио, потому что в душе моей вдруг опять шевельнулась смутная надежда, – вот вы говорили, что за все время ни один аплоевец не погиб в бою. Лариса ведь тоже была немного аплоевец, так, может быть, есть основания считать?..
– Что она выжила? – грустно улыбнулся тот в ответ. – Мне и самому очень бы хотелось в это верить, господин консул, но, увы, мне нечем вас утешить: она погибла, и я был тому свидетелем.
– Вы?!
– Да, так уж получилось. Видите ли, я на свободе только благодаря Ларисе. Когда она убедилась, что я не террорист, она устроила мне побег. Мне и Тэнни с Айкой. Мы ушли морским путем, на той самой яхте, на которой я потом якобы умер. План был прост: ближайшей к нам сушей были Острова…
– Так Лариса все-таки была на Островах?!
– Ну да. А почему вас это удивляет? На них как раз вспыхнула гражданская война, и Ларисе показалось, что в этой неразберихе нам легче всего будет затеряться. Так оно, в общем-то, и вышло. Во всяком случае, Эвердик наш след потерял. И все же долго скрываться нам не удалось. В столице начались уличные бои, солдаты хунты безжалостно громили все, что имело хот какое-то отношение к повстанцам. Нас, естественно, тоже сочли за повстанцев, тем более что мы сопротивлялись и отстреливались, не желая дешево продавать свою жизнь. Взрывом случайной гранаты мне оторвало ногу, а Ларису безнадежно ранило осколком в живот. Каким-то чудом девчонкам удалось дотащить нас до повстанческого госпиталя. Там мне спасли жизнь. Как раз в это время последние иностранцы, находящиеся на Островах, начали спешную эвакуацию. Врачи госпиталя позвонили во французское посольство и убедили их, чтобы меня и девочек взяли на отходящий в Европу пароход. Лариса тогда была при смерти. Она снабдила Тэнни и Айку каким-то письмом и умоляла меня по мере возможности проследить, чтобы девочки обязательно добрались до вас, господин консул. Умолять меня, однако, было не нужно. Я и сам был в этом заинтересован, как никто другой. Лариса умерла в порту, на моих глазах.
Он умолк. Я взглянул на Олега
