будущего.
Обращаясь к ним всем по очереди, а больше скопом почему-то надолго остановился на звёздочках. Принялся просить сверкающие отражения чужих миров и вознёсшихся душ со всей горячностью, на которую был способен оставить мне сына. Я напоминал им о том, что они знают его очень хорошо. Он никому не сделал никогда до этого вечера ничего плохого. Он такая же звёздочка, очень-очень светлая и такая ранняя и юная, зачем он вам, когда вас на небе вон сколько, целые тысячи! Не забирайте его, ведь он у меня один.
Немного отдышавшись от удушливых приступов тяжести в груди и предательских спазм, вскоре вернулся внутрь здания. Не помню, кто сообщил радостную новость. Только что врачи закончили возиться с парнем, что находился внутри автомобиля. Объявили, что с ним всё будет в порядке. Теперь пришла очередь заниматься девушкой. А вот по мотоциклисту пока ничего не известно.
Поедающие меня злыми глазами волчата, что ждали известий о состоянии автомобилиста, молча, и незаметно исчезли. Да, так намного-намного лучше и легче. Без них.
Снова сижу на скамейке и пытаюсь собраться с мыслями. Сами собой на глазах начинают набухать слёзы. Вот ведь как вы не к месту и не ко времени… Несмотря на то, что на меня смотрят люди, солёные горькие почти ядовитые капли совершенно не слушаются меня! Кап… Кап… С ресниц дружно и сноровисто принимаются прокладывать дорожки на щёках. Я смахиваю тыльной стороной ладони предательскую влагу. Не помню, когда плакал последний раз. Может и был момент, когда стал взрослым. Но нет – точно знаю, что очень давно, в далёком детстве, задолго до школы. Даже знаю где – в общей деревенской мужской бане, куда пришёл с отцом. Помню, как он склонился надо мной:
- Ты это чего?
- Неужели все люди вокруг умрут когда-то?
- Не забивай голову чепухой.
Мотнув головой и отбросив подальше в пустоту ночи эпизод прошлого, замечаю, что сотрудник постовой службы пытается что-то сказать, расположившись на скамейке напротив, и вынимаю наушники.
- Мы ничего не хотели такого. Да если бы знали, что так случится, то никогда бы за ним не поехали.
Следователь, стоящий рядом, недовольно бурчит:
- Если бы таких, как вы идиотов было бы меньше, то и жизней удавалось бы сберечь намного больше, - за тот вечер я по существу дела от него ничего не услышал. Парень оказался явно не из разговорчивых.
Ещё я понимаю, что эти двое знают намного больше моего, но не хотят рассказать почему-то сакральных тайн. Да и я боюсь и не могу из-за неожиданно нахлынувших эмоций расспросить о большем.
Между тем смуглый крепкий парень в знакомой даже маленьким детям форме продолжает говорить:
- Да если что с мотоциклистом случится, сразу уйду. Надоело! А дети ещё есть?
- Один он, - голос предательски срывается. – И я для него один. Сам на руках вынянчил, не было у нас ни бабушек, ни нянек.
- А жена?
- Медик. Постоянно в разъездах и на дежурствах.
- Слышите, - вздыхает парень, обращаясь к следователю, - говорит, один тянул.
- Я днём, она по ночам, - поправляю его, и с губ сама собой срывается фраза: - Да он и парень-то хороший…
- Может, пьяный был? – пытается зацепиться для оправдания хоть за что-либо патрульно-постовой.
- Не пил. Не курил. Ни разу не ловили с запахом. Наталья каждый вечер его обнюхивала, как ищейка, но всегда – ничего. К наркоманам относился неприязненно. Раз девчушку в школе подсадили на иглу, пошёл, разобрался в десятом классе с тремя взрослыми мужиками. Больше они возле школы не появлялись. – Ловлю себя на том, что говорю о сыне в прошедшем времени, опускаю глаза и поспешно добавляю. – Смеяться любит, всё время шутит.
Выслушав меня, парень в форме с нашивкой задаёт мучительный вопрос:
- Тогда почему нас не послушал?
Пожимаю плечами.
- Может, хотел перед девушкой себя показать…
- Мы ему кричали, - видимо, пережитое не отпускало парня в форме. – Остановись, остановись! Кричали, что у тебя же девушка за спиной, о ней подумай.
К своему стыду, я совсем забыл о девушке. При упоминании о том, что ещё кому-то, кроме Сашки сейчас плохо грудь снова сжимает беспощадный враг. Я встаю и опять выхожу на спасительную улицу. Вокруг ничего не изменилось. Тишина непривычна для меня, я привык к тому, что город всегда живёт, стучит, грохочет, кричит разными голосами о чём-то. А сейчас город спит, зловредные автомобили спрятались по своим норам, а асфальт блестит местами по непонятной причине, похоже, из-за пролитой мной слезы.
На небе всё так же мерцают звёзды. Я принимаюсь в очередной раз призывать на помощь звёздный хаос и все высшие силы, что по поверьям обитают в тех местах. Молюсь горячо, шепча губами просьбы и давая всевозможные обещания.
Затем возвращаюсь. По мере того, как стрелка на круглых настенных часах неуклонно движется по размеченному в глубокой древности кругу, начинаю замечать, что мы всё-таки не одни. Время от времени в коридоре появляется довольно шумная публика.
Много лет не веду ночного образа жизни. С тех пор, как родился сын. Но я помню искусы ночи. Ночь – время хищников, новой породы выведенной людьми внутри своего общества, в социальной лаборатории, в которой мы и живём. С темнотой они выходят на охоту, выбирая слабых и беззащитных из числа случайных жертв. Вот двое полицейских тащат порядком помятого мужчину средних лет, в сопровождение приятеля. Бедолага возмущается. Кричит, обвиняя служителей закона, что они всё перепутали и вместо того, чтобы разнять побоище, зачем-то добавили несчастному лишних и никак им незаслуженных тумаков! «Бывает», - мысленно провожаю его взором. Слышу, как стражи порядка уверяют, что произошло как раз наоборот, что это он накинулся на них, и им не оставалось ничего другого, как защищаться от буяна.
- Блин, приехал в командировку, - тоскливо вздыхает не понять кто – жертва или хищник, с принимающим форму синяком в пол лица.
Чуть дальше, у дверей приёмного врача ещё одна не совсем приятная компания. У одного, невысокого плотного небрежно одетого мужчины средних лет с каким-то совершенно не запоминающимся и невыразительным лицом сломана рука. Висит плетью. Привёл его, видимо, собутыльник - совсем молоденький парнишка, едва державшийся на ногах. Совершенно внезапно, как лесной пожар, между ними вспыхивает ссора. И тот, и другой моментально вскакивают с сидений.
- Пойдём, разберёмся, - говорит уже порядком пострадавший.
- Охотно, - не спуская с него злых щёлок, едва ворочая языком, с вызовом отвечает худощавый спутник. Немного пошумев, откладывают разборку и снова плюхаются на сидения скамейки.
Местному медицинскому персоналу не позавидуешь. Неужели каждую ночь в больничных коридорах всё обстоит именно так, пока мы все спокойно спим? Похоже, так и есть на самом деле. И подобным образом проходит всё дежурство. За ночь кроме себя и полицейских я не увидел больше ни одного похожего на привычных дневных жителей человека.
Слышу, как гремят колёсики передвижной койки-каталки. Через открывшиеся двери лифта её вывозят в коридор, и я вижу… своего Сашку. Океан чувств тайфуном, гигантским цунами приходит из места, где родился, в районе живота, поднимается вверх и высоко подкидывает сердце, заставляя его биться в бешенном ритме. Волна накрывает меня всего, без остатка. Я стою на месте, не в силах сдвинуться, а мужчина и две женщины в белых халатах провозят мимо моего ребёнка. Мельком сообщают, что девушка жива и будет жить.
Я же не спускаю глаз с койки. Узнаю Сашку сразу. Тело покрыто простынёй. Вместо головы огромный белый шар, составленный из бессчетного количества бинтов. Почему-то на нём мне не удалось заметить никаких прорезей для носа, рта или глаз. Как же он дышит там, внутри?
По виднеющимся из-под простыни голым ногам окончательно убеждаюсь в том, что передо мной сын. С самого раннего детства Наталья водила его на лыжные секции, потом усиленно вместе со мной занимался силовым спортом в тренажёрном зале. Таких могучих и одновременно красивых ног я не видел больше ни у кого. Ошибиться я не мог.
Каталку провезли мимо и закатили в другой лифт. Загрохотав, он тяжело и натужно потащил дорогую моему сердцу ношу куда-то наверх.
А я снова сидел и ждал. Когда становилось совсем плохо, выходил на улицу, а после возвращался назад.
Минут через сорок снова застонал и запыхтел лифт. В том же сопровождении мимо меня снова провезли покрытое простынёй такое родное и до боли знакомое тело. Только теперь медики направлялись к другому лифту, которым при мне никто из них ни разу не пользовался. Я обратил внимание на ноги Саши. Чуть выше ступней они заметно изменили цвет. Предательская белизна не поднялась до колен, но тот участок, что ей удалось захватить, выглядел довольно неважно – словно вставленный в розовое обрамление слепленный из воска кусок.
Растерянно провожая глазами каталку, не мог понять, почему ноги вдруг стали так странно выглядеть и кто бы мне подсказал, зачем его повезли к другому лифту, в другой конец коридора?
Опять сажусь на сидение скамейки в коридоре. Что-то бубнит по-прежнему доблестный постовой, но я не обращаю никакого внимания на его слова. Только смотрю на его лицо, а думаю совсем о другом. Видно, что он и на самом деле очень расстроен. Только гораздо позднее, через несколько дней случайно узнал, что у моего ночного собеседника совсем недавно на мотоцикле разбился родной брат. Надо сказать, что из экипажа патрульной машины ему одному хватило мужества явиться в больницу и не покидать её до самого конца.
И мы все вместе втроём ждали, ждали и ждали известий. Неважно уже каких, плохих или хороших.
Изредка мимо мелькали тени, которые так и не остались в моей памяти. Порождения злой ночи, её кровные сыновья, приползающие на свет подлечиться.
Никто не давал никакой информации, никто не выходил к нам долгое время, чтобы хоть как-то прояснить, что же случилось с самым дорогим для меня на всём белом свете человеком.
Начинало светать.
Люди в белых халатах исчезли, испарились как призраки, будто их никогда и не было.
Полицейские заметно нервничали.
Первым не выдержал молчаливый следователь. Он встал и направился к охраннику больницы, чей пост находился совсем рядом, недалеко от нас в коридоре. Интонация голоса у следователя была требовательной и в то же время властной. Суть заданных вопросов сводился к тому, что нам нужно увидеть дежурного врача и получить давно ожидаемую информацию.
Некоторое время молоденький охранник, выглядевший лет на пять старше Сашки, кого-то вызывал с растерянным видом по внутренней связи. Скоро к нам спустилась молоденькая сестра, которая, впрочем, не знала ровным счётом ничего, что внесло бы хоть какую-то ясность.
Тогда следователь вновь обратился к охраннику, его голос стал ещё более громким и тот послушно вышел из своего, отгороженного от внешнего мира пластиком, крохотного помещения. А затем открыл кованые двери, вмонтированные в металлическую решётку с таким же узором, что перекрывали проход внутрь здания.
Мы принялись подниматься по узкой лестнице с бетонными крашеными ступенями. Наверх пошли все трое, причём я плёлся в хвосте. Каждый шаг давался тяжело, я быстро довольно прилично отстал
...
