Да вот, видимо, не нашла, раз прилетела. Купил ей на ярмарке 20 шишек, затем ещё 20, она их все вышелушила. Затем прилетела вторая кедровка, но шишки уже закончились. Пока одна клюёт сало, вторая сидит рядом и пронзительно кричит.
А мне на эту тему вспомнились стихи Владимира Набокова:
В ПОЕЗДЕ
Я выехал давно, и вечер неродной
рдел над равниною нерусской,
и стихословили колёса подо мной,
и я уснул на лавке узкой.
Мне снились дачные вокзалы, смех, весна,
и, окружённый тряской бездной,
очнулся я, привстал, и ночь была душна,
и замедлялся ямб железный.
По занавескам свет, как призрак, проходил.
Внимая трепету и тренью
смолкающих колёс, я раму опустил:
пахнуло сыростью, сиренью.
Была передо мной вся молодость моя:
плетень, рябина подле клёна,
чернеющий навес, и мокрая скамья,
и станционная икона.
И это длилось миг... Блестя, поплыли прочь
скамья, кусты, фонарь смиренный...
Вот хлынула опять чудовищная ночь,
и мчусь я, крошечный и пленный.
Дорога чёрная, без цели, без конца,
толчки глухие, вздох и выдох,
и жалоба колёс, как повесть беглеца
о прежних тюрьмах и обидах.
Груневальд, 1921 г.
ЭКСПРЕСС
На сумрачном вокзале по ночам
торжественно и пусто, как в соборе, —
но вот вдали вздохнуло словно море,
скользнула дрожь по двум стальным лучам,
бегущим вдаль, сходящимся во мраке, —
и щёлкнули светящиеся знаки,
и в чёрной глубине рубин мигнул,
за ним — полоска янтарей, и гул
влетел в вокзал, могучий гул чугунный, —
из бездны бездн, из сердца ночи лунной,
как бы катясь с уступа на уступ.
Вздохнул и стал: раскрылись две-три двери.
Вагоны удлинённые под дуб
окрашены. На матовой фанере
над окнами ряд смугло-золотых
французских слов, — как вырезанный стих,
мою тоску дразнящий тайным зовом…
За тенью тень скользит по бирюзовым
прозрачным занавескам. Плотно скрыв
переходные шаткие площадки,
чернеют пыльно кожаные складки
над скрепами вагонов. Весь — порыв
сосредоточенный, весь — напряженье
блаженное, весь — жадность, весь — движенье, —
дрожит живой, огромный паровоз,
и жарко пар в железных жилах бьётся,
и в черноту по капле масло льётся
с чудовищных лоснящихся колёс.
И через миг колёса раскачнулись
и буферов забухали щиты —
и пламенисто-плавно потянулись
в зияющий колодец темноты
вагоны удлинённые… И вскоре
забыл вокзал их звон и волшебство,
и стало вновь под сводами его
торжественно и пусто, как в соборе.
Аналогично. Приехал на один поэтический конкурс, а там в жюри мои знакомые, которые пишут ничем не лучше меня, а зачастую и хуже. Соответственно, и судейство было таким же корявым.
Литобъединение
наше – хоть куда!
Нынче день рождения,
дамы, господа,
громкое название
носит: ЮБИЛЕЙ!
Дружная компания
пишущих людей
празднует событие
яркого пути.
Новые открытия
будут впереди!
Удивительно, как можно по-разному смотреть на один и тот же предмет.
Вспомнила, что когда-то тоже писала про стиральную машинку, только очень по-другому.
Как говорится, "Когда двое делают одно и то же, это уже не одно и то же". :)
А ещё говорят, что лучше на один предмет смотреть с десяти сторон, чем на десять предметов – с одной стороны. :)
Замечательно! :) Так даже лучше! :)
Говорят, что если не получается заправить одеяло в пододеяльник, их нужно положить в стиральную машинку, и та заправит. :)
Удивительно.
В своё время я удивился ещё, когда узнал, что по многочисленным опросам людей (разных социальных слоёв и в разных странах) самым выдающимся изобретением человечества последних десятилетий была признано создание... не компьютера, не каких-нибудь реактивных самолётов или чего-то там ещё сверхтехнологического (как казалось бы), а именно создание стиральной машины-автомата. Во как.
