Я — раб, и был рабом покорным
Прекраснейшей из всех цариц.
Пред взором, пламенным и чёрным,
Я молча повергался ниц.
Я лобызал следы сандалий
На влажном утреннем песке.
Меня мечтанья опьяняли,
Когда царица шла к реке.
И раз — мой взор, сухой и страстный,
Я удержать в пыли не мог,
И он скользнул к лицу прекрасной
И очи бегло ей обжёг...
И вздрогнула она от гнева,
Казнь — оскорбителям святынь!
И вдаль пошла — среди напева
За ней толпившихся рабынь.
И в ту же ночь я был прикован
У ложа царского, как пёс.
И весь дрожал я, очарован
Предчувствием безвестных грёз.
Она вошла стопой неспешной,
Как только жрицы входят в храм,
Такой прекрасной и безгрешной,
Что было тягостно очам.
И падали её одежды
До ткани, бывшей на груди...
И в ужасе сомкнул я вежды...
Но голос мне шепнул: гляди!
И юноша скользнул к постели.
Она, покорная, ждала...
Лампад светильни прошипели,
Настала тишина и мгла.
И было всё на бред похоже!
Я был свидетель чар ночных,
Всего, что тайно кроет ложе,
Их содроганий, стонов их.
Я утром увидал их — рядом!
Ещё дрожащих в смене грёз!
И вплоть до дня впивался взглядом, —
Прикован к ложу их, как пёс.
Вот сослан я в каменоломню,
Дроблю гранит, стирая кровь.
Но эту ночь я помню! помню!
О, если б пережить всё — вновь!
Ноябрь 1900
Спасибо, Ирина!