оказалась. Тьфу ты!
– Не надо ей мамки никакой, - перебил мужчина, резко встав. – Сам с мачехой рос, знаю, как они детей чужих любят. Не надо. – Подойдя к окну, принялся теребить занавеску. - Я ж Ленку люблю, ты не подумай. Да, бывает, ругаю да прикрикиваю, но это ж так... А на болтовню ты эту не обращай внимания. Нет ничего такого, не переживай.
– Ну, как знаешь, - прошептала баба Аня. – Я как лучше хочу. Я старая уже, видишь сам, еле ноги передвигаю, а за хозяйством смотреть надо. Рука женская нужна.
– Всё ты отлично передвигаешься, не наговаривай! Ты у нас еще всех переживешь! – мужчина засмеялся, повернувшись, затем подошел и крепко обнял старушку. – Спасибо тебе, баб Ань.
Ёлка тихо сидела в шкафу, тщательно обдумывая услышанное. У них в селе было только две Галины – одна, толстая как самовар, с короткими волосами, а другая высокая, милая, с кудрявой копной и голубыми глазами. Но Марья Ивановна, учительница Ёлки, всё равно была красивее всех.
– Слушай, Игорёк, – раздался тихий голос бабушки, и Ёлка замерла прислушиваясь. – У девчонки совсем обувь прохудилась, надо бы новую купить, что скажешь? А то смеются над ней. Она хоть и виду не подаёт, но стыдится, знаю. Третий класс, как-никак, взрослая уже стала, не дело соседские вещи донашивать.
– А куплю ей в воскресение! На рынок пойдём, и куплю! - громко воскликнул мужчина. – Смеются, говоришь? Посмотрим, кто там смеётся.
– Вот и хорошо.
– А Ленка-то сама где? Опять натворила чего, прячется?
– Натворила! Гвоздики мои поотрывала, душегубка! Ну скажи ты ей, чтобы она цветы не трогала!
– Скажу, баб Ань, - засмеялся мужчина.
Три последующих дня прошли в приятном ожидании воскресения. А утром отец предложил сходить на рынок, прогуляться. Девочка хитро улыбнулась и быстро оделась, не дожидаясь ворчания бабушки.
Осень радовала багряным цветом, и Ёлка крепко сжимала ладонь отца, красивого мужчины в самом расцвете сил, как говорила бабушка.
Утром рынок был практически пуст: народ собирался ближе к полудню. Купив самые красивые кроссовки на всём рынке, как заявил отец, они решили побродить немного, вдруг что приглянется.
Увидев учительницу, Ёлка резко остановилась и подняла хитрые глаза на отца, смотревшего по сторонам без особого интереса.
– Ты чего? – спросил он.
Ёлка указала в сторону привлекательной молодой женщины в длинном плотном платье цвета сирени.
– А это – Марья Ивановна, - торжественно произнесла девочка, потянув отца за руку. – Красивая, да ведь? И мужа у неё нет, совсем нет.
Отец улыбнулся, подняв Ёлку на руки, высоко-высоко, к самому небу.
– Не красивее тебя, – засмеялся подмигнув. - Ты у меня самая красивая!
ДВОЕ
ИЛЬТИ - http://proza.ru/avtor/ilti2012 - ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ ПАМЯТИ ГРИГОРИЯ ТЕР-АЗАРЯНА МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
А на улице весной пахнет!
Зелёная травка, махонькая такая из-под прошлогодней листвы показалась. Почки на деревьях набухли, вот-вот проклюнутся. Солнышко греет тепло, не по-зимнему. Цветочки жёлтые расцветают и пчёлки жужжат. Люблю это время года. Хорошо!
Ноги только вот проклятущие не сгибаются в коленях – распухли, и руки болят. Порог в сарай нынче высоким показался, едва переступила. Но наседкам моим зерно нужно, а в ящике закончилось. Придётся бочку вскрывать. Хорошо Старый придумал пшеницу в железной бочке держать. Серое мышиное отродье не доберётся. Да и птице на всю зиму хватает. Ну и крышка на бочке! Чугунная, что ли? Еле стащила.
Ух-ты, мать честная! Добрались всё же! Да ещё кладку свою устроили. Восемь крохотных телец в пуху лежат. Кожица прозрачная, жилку каждую видно. Не выдержала, крикнула:
— Дед, поди посмотри! Мышаки в бочке гнездо сделали.
Старый разворчался на меня. От работы его оторвала. Ему побурчать и в молодости нравилось. А сейчас все чаще дурой меня зовёт. А мне смешно – сам тоже поди не вундеркинд! Вот притопал, клюкой своей размахивает:
— Что смотришь, Матрёна, хватай и об пол. А то повырастают, мышеловок не напасёшься.
Охнуть не успела, в ответ сказать что-нибудь.
Старый отодвинул меня, схватил лопату, подцепил гнездо и на пол.
И сапогом, сапогом!
Детей малых!
В душе будто треск услышала. Словно ветка яблони от тяжести надломилась.
А Старый, подталкивая, так и выпихнул прочь из сарая. Вышла на свет из тьмы. От солнца зажмурилась. Может поэтому из глаз слёзы брызнули?
Старый увидел, что передником утёрлась, швырнул лопату со злостью о землю и ушёл матерясь.
***
Серый глазастый Мыш впервые увидел свет неожиданно, будучи еще крохотным, с розовой кожей и нежным пушком на ней. Кто-то огромный и страшный сдвинул разом серый потолок и издал громкие, сотрясающие звуки. Мышка-мама больно вцепилась в плечо Мышу, схватила его, ближайшего детёныша и юркнула в норку под пол. Остальных спастись не удалось. Злой, страшный человек поднял всё гнездо лопатой, бросил на землю и растоптал сапожищем…
Мышу стало скучно и одиноко без своих братьев и сестёр. Зато молока оказалось в избытке – детёныш рос крепким и большим.
В положенный срок Мыш обследовал все проложенные мамой тропки, которые вели в разные направления. И когда у мамы появились новые малыши, она прогнала его от себя.
Однажды вечером, пройдя по туннелю достаточно далеко, за границу маминых следов, он очутился в огромной комнате, и его нос учуял запах ароматного хлеба где-то над головой. Голод скрёбся в пустом желудке и Мыш решился забраться на стол.
Он достаточно ловко справился с подъёмом и обалдел от огромной булки.
Мыш оббежал круглый ровный каравай, но укусить не получилось. Недалеко он увидел ломтик хлеба, почему-то лежащий на прозрачной стеклянной стопке, из которой противно пахла прозрачная жидкость. Мыш приподнялся на задние лапы и стал обкусывать краюху. Совсем рядом горела тонкая свеча. Её потрескивание отпугивала Мыша от хлеба, но он возвращался, как только пламя загоралось ровным огоньком.
Когда свеча зачадила и погасла вовсе, стало совсем страшно потому, что возле стола появилась огромная фигура, раздался громкий голос и рядом ударили чем-то тяжёлым.
Испуганный Мыш, сжался, как мог, и стал пятиться к краю стола, а потом стремительно скользнул по ножке и спрятался в норку. Сердце стучало так сильно, что не было слышно посторонних звуков. Но страшный голод заставил его вернуться в комнату.
***
Я суеверная, наверное. Вот кажется мне, что все несчастья начались с того момента, как ты, Старый, растоптал мышиное гнездо.
К вечеру в глазах у тебя зарябило, затылок заболел, рука правая плетью повисла. За пятьдесят два года, как вместе прожили, ни разу на здоровье не пожаловался. Всё уверял, что «не дождутся». Дождалась. Ох, дождалась! Хотя думала первой помереть. Обманул ты меня! Обещал схоронить. Но сам вперёд убрался.
По молодости коров, свиней бил – не волновался. А тут мышат истребил и сердце зашлось. Помню, частило сильно. На аппарате, что доча подарила, давление зашкалило. И фельдшер «скорой» обругал меня, что поздно их вызвала. Может и поздно. Да ты, Старый, не хотел, чтобы я к докторам обращалась, нехорошими словами называл…
Мыши тебя не простили, дед. Вон посланец их краюху поминальную грыз и свечу задул. Видать в отместку.
Нет, серое братство, не выйдет.
Где спички?
Загорелся огонёк.
Вот смотрю на твою фотографию и сил нет, выть хочется.
Больше и не дотронуться до тебя, ни днём, ни ночью. Кто же меня поцелует, кто поругает, кто спину скипидаром намажет, кто гвоздь для полотенца вобьёт?
А ведь так и не вбил гвоздь, обманщик.
Э-хе-хе! Опять слёзы льются. Заругал бы меня уже за мокроту.
***
Старушка, утирая слёзы кончиком платка, вышла из комнаты, а Мыш быстро вскарабкался обратно на стол и вновь принялся за надкусанный ломтик, пока не наелся.
Голод больше не урчал в желудке и Мыш отправился исследовать огромное пространство дальше. Он пробежал до трубы, идущей вдоль стены и, обжигая крохотные пятки, проскользнул по ней до дивана. С него Мыш увидел множество людей за поминальной трапезой. Они, конечно, не заметили Мыша и он смог спуститься на пол, оббежать всю новую территорию и пометить её, а потом спокойно добраться до норки.
На следующий день Мыш чувствовал себя намного уверенней в большой комнате. На столе стояла оплавленная, потухшая свеча. Хлеб всё ещё накрывал стопку, но рядом, на тарелке лежал надкусанный кусок ветчины. Старушка спала на диване. У Мыша от голода и нетерпения затрепетало всё внутри. Вначале он не решился ступить на белую тарелку, но потом зашёл, поскользнулся и съехал к самому аппетитному куску. Испугался и бросился прочь. Задел вилку и она предательски звякнула. От резкого звука Мыш замер. Старушка открыла глаза и глубоко вздохнула. Села. Зажгла свечку и, словно не видя грызуна, пошла в другую комнату.
***
Задремала.
Скоро полдень уже.
Бессонница мучила, всё вспоминалась и вспоминалась жизнь наша, Старый.
Счастлив ли ты был со мной?
Я же до последнего перечила. Поучала. Года то мы с тобой одного, но ты мне цыплёнком неразумным казался. Откормить старалась всю жизнь. Но ты как был худющим, так и помер жердиной. Одно хорошо, в гробу тебе просторно. А костюм, новый совсем, раз пять надёванный, сморщился от складок – не по размеру, стыдно мне…
Мышонок опять пришёл. Зачем? Ругался. Может задобрить божка ихнего? Позвоню дочке, пусть в своём интернете разузнает, чем мышей ублажить можно?..
Позвонила на свою голову. Разволновалась младшенькая. Про давление спросила. Не двоится ли в глазах, интересовалась. Небось думает, что мать совсем разумом после смерти отца тронулась. Нет, я при памяти. А она говорит, что я глупость удумала про мышей.
***
Старушка ушла и долго не возвращалась. Серый Мыш, распрямился, огляделся, понюхал вкусный воздух и принялся за ветчину. Потрескивание свечи его больше не пугало. А голова страшного человека на картинке казалась такой же безопасной, как и тарелка по краю которой Мыш оббежал несколько кругов. Лапки скользили, и он старался не упасть. Мама-мышка оттрепала бы за неразумность, но сытому Мышу хотелось играть.
Все последующие вечера Мыш приходил в комнату старушки. Она тихо сидела в кресле и при слабом огоньке свечи всматривалась в темноту норки. Первое время Мыш опасался подвоха с её стороны. Но женщина оставалась неподвижной всё время, и он осмеливался выйти из своего убежища. Рядом с норкой он находил тарелочку с разными вкусностями: сыром, салом, хлебом, зерном. Мыш аккуратно надкусывал по очереди всё, косясь на старушку. Иногда она моргала, но не делала никаких движений. Наевшись, Мыш бегал по тарелке, поскальзываясь и смешно заваливаясь на бок. Старушка улыбалась краешком губ, но продолжала сидеть неподвижно.
Складки на лбу женщины морщились, когда Мыш забирался на стол с фотографией. А когда Мыш хотел надкусить кусок хлеба на стопке, хлопала в ладоши и начинала ругаться. Тогда Мыш бросался бежать со всей силы своих молодых ног и прятался в норке, чтобы проспать до следующего вечера.
***
И всё же, Старый, рассердился на тебя звериный божок! Я всё думаю, почему мышонок так себя ведёт? Наестся, наиграется и бежит к твоей фотографии. Остановится, в глаза тебе
