7-ОЙ КОНКУРС ПРОЗЫ ФОНДА ВСМ. ЛОНГ-ЛИСТ

отвечаю, что прилечу (благо из Севастополя до Москвы ближе, чем из Владивостока) через три дня….
    Но потом… через два дня Володи не стало….

   Господи, вот привязалось это слово «потом»… Ну, никуда без него.
   А как мы радовались, что у нас родится дочурка. Вспомни, какой я задал тебе вопрос?
    Я всматриваюсь в твоё лицо, но ты молчишь. Молчишь потому, что оно, твоё лицо, на фотографии. Но я всё равно с тобой разговариваю, хоть и мысленно.
    Тогда, я задал тебе вопрос – Дочку родишь?  И ты ответила – Конечно!
    Опять это потом.…
    Потом врач задал вопрос:
- Кого спасаем, ребёнка или мать?..
    Ты была непреклонна, - Конечно, девчонку!
    И родилась наша Сашка.
    У нас даже не было времени ссориться – мы наслаждались жизнью, спешили любить. Ведь любовь – это не слова: «Я тебя люблю». Любовь – это взгляд. Смотришь и понимаешь – люблю, и она любит.
    11 октября 2000 года. Я собираюсь к тебе в больницу. Внезапно на меня наваливается дрёма, и… Я вижу, почему-то, улицу Лифляндскую, мостик через Бумажную канавку… Я забегаю во двор, окутанный белесым дымом, забегаю в парадную и – кто-то бросается мне на шею и обнимает меня. Лица не видно, но я чувствую в своих руках твое тело, на котором я знаю каждый изгиб, каждую родинку… Я радуюсь и говорю:
- Как хорошо, что ты вернулась. Сейчас я отвезу тебя домой.
    Я пытаюсь вглядеться в твоё лицо сквозь этот белесый дым, но вижу только струйку крови между твоими губами, которые я так любил целовать, и слышу твой голос:
- Нет, нет… Я тороплюсь… Меня ждут…
    Я очнулся. Протер глаза. Подумать я не успел, как раздался телефонный звонок. Он, как нож в сердце, вошёл в моё сознание. Я снял трубку и услышал голос медсестры. Я не стал её слушать, а задал только один вопрос:
- Во сколько?
    Она ответила: «В 18.30. Мне очень жаль».
    И началась другая жизнь….
    Просто ты, моя единственная любовь, переселилась из нашего бытия в мои сердце и память, всё также оставаясь моим бытиём и воплотившись в нашей дочери.
    А всё наше навсегда осталось и останется с нами, моя Кимуля. Останется даже после и моей смерти.
   
24.Игры сумасшедшего https://fabulae.ru/prose_b.php?id=120308
Макс Клавиус https://fabulae.ru/autors_b.php?id=5711
Глава 1

 Желтоватый свет интенсивно покидал помутневшую люстру. Кокетливо проскальзывая вдоль тонких, хрустальных капель он свободолюбиво летел в пространство небольшой комнаты, где нежно ниспадал на полотно художника Неудова. Неудов заканчивал свою очередную картину, и тонкие его пальцы выделывали нервные и ломкие “Па”. Губы же непрерывно истязались безупречными и острыми зубами.
 Полотно отображало анорексичных, полунагих юношу и девушку, стоящих друг перед другом. Меж ними были натянуты две нити, одна от межножья к межножию, другая от груди до груди. По нижней, в сторону девушки, бежал маленький, восторженный мальчик. По верхней, в сторону юноши, бежала маленькая, восторженная девочка. Но когда дети почти добегали до конца, их ногтем сталкивали вниз. Заманикюренный ноготь девушки сталкивал мальчика, а холеный ноготь юноши – хрупкую, тонкую девочку... и внизу, в ногах, печально синела горка из окровавленных трупиков. В болезненном воображении художника эта странная картина олицетворяла взаимоотношение полов. Так он это видел сквозь призму своих неудач и сквозь помутневшее стекло своего рассудка…
 Зазвенел дверной звонок, художник не удовлетворенно поморщился, положил кисточку, накрыл картину и пошел открывать дверь.
– Привет Владик, сейчас я видел твою музу, такое ощущение, что она только что родилась из пены салона красоты..., – со смехом сказал молодой человек, которому открыл Неудов. – Ах фигура, фигура!  Точеной вазы облегающий корсаж выдавливает бледные бутоны, – продолжал он игриво и широко улыбаясь.
 Это был Пегасов, начинающий поэт и сосед Неудова. Вместе они снимали небольшую квартирку на востоке Москвы.
– Да жадными поцелуями я хотел бы украсить эту грудь, – иронично ответил художник.
 Неудов считал поэзию Пегасова подобием искусства барокко, а потому не совсем актуальной…
 Сейчас они говорили о девушке Даше, что жила по соседству и была объектом безнадежной любви со стороны художника…
 Извинившись и сославшись на занятость Неудов ушел обратно в свою комнату. Он не смог продолжить работу и в мрачном настроении упал на диван.
Художник был раздираем сладострастием и тщеславием, что подобно скользким змеям ползали в яме его нищеты. Он мечтал о богемных оргиях с девочками-натурщицами, анорексичными большеглазками. Длинные удавы их густых, распущенных волос околдовывали его, а раскованные жала язычков кололи в самое сердце. Но у него абсолютно не было денег… Он мечтал о триумфальной славе, о виньеточных автографах раздаваемых налево и направо, о восторженных глазах поклонниц в которых смешалось обожание и испуг. Но он, совершенно, ни кого не интересовал, а картины его считались тяжелыми и странными. Мрачная ревность к чужим успехам и депрессивное ощущение собственной не полноценности постоянно одолевали его…
 Не было у художника и женщины… Простые девушки не отвечали его рафинированным, утонченным вкусам, они были для него как дешевые, бездарные картины, продаваемые в подземных переходах… Другие же, девушки-картины, с завораживающими сладострастными пейзажами и натюрмортами, в свою очередь для него стоили слишком дорого в валюте богатства, славы и обаяния…
 Он восторженно любил свою соседку Дашу, красивую, умную студентку, но она была к нему совершенно равнодушна… Последний их разговор протекал в следующем русле. Смущаясь и не уверенно улыбаясь Неудов говорил.
– Даша привет, я видел тебя на выставке картин в галерее “Хаос”. Прекрасная выставка, но ты быстро ушла оттуда?
– А Неудов, привет. Да был срочный звонок и мне пришлось уйти.  Как твои стихи? – продолжала она с улыбкой.
– Стихи рисуются, рисуются потихоньку, – отвечал художник запнувшись.
– Ты меня извини, но мне надо идти, – дружелюбно говорила Даша, махая на прощание рукой.
– Да, да, конечно, конечно, – торопливо говорил Неудов.
 А потом долго еще вспоминал идеальную, обожаемую Дашу и когда мысленно доходил до ее губ, сердце его начинало учащенно биться…

Глава 2

 В пять часов вечера Неудов и Пегасов пошли в не большой антикварный магазин. Там они черпали вдохновение для своих стихов и картин. Этот источник вдохновения придумал Неудов. Зайдя как-то случайно в антикварную лавку он заметил что тесное нагромождение различных произведений искусства порождает необычные, а порой даже и странные картины.
– Владик, завтра надо платить за квартиру. Извини, но понимаешь я уже второй месяц плачу полную сумму, – смущаясь, сказал Пегасов своему соседу.
– Завтра не смогу, но скоро точно будут деньги, я уверен, что продам несколько картин, – нервно ответил Неудов.
– Ладно в этот месяц я еще смогу заплатить всю сумму, но в следующий ни как не получится…, – огорченно сказал Пегасов. – Ну да что о грустном, Неудов, – быстро переключился  он, – нас сегодня приглашает к себе на вечеринку мой друг и одногруппник Скоробогатов.
– А, это представитель золотой молодежи пробы 999, – пошутил хмурый Неудов.
– Да, сынок богатых родителей, писатель, поэт, интеллектуал, помнишь я давал тебе его книжку в золотом переплете -  “Кураж и смерть. Прекрасен ее стан…”, – ответил с долей апофеоза Пегасов.
– Да, припоминаю, – буркнул Неудов.
– Так вот, он издал новую книжку и сегодня будет закрытая вечеринка в честь этого знаменательного события. Будет пьяная презентация новой книги, будут девочки из эскорт услуг, которых оденут как фрейлин 18 века..., давняя слабость Скоробогатова к временам рококо… Будет устроена охота в духе той эпохи, только эротическая, где затравят какую-нибудь девушку-оленя. В общем, будет весело…
– Да уж заманчиво, – повеселев, сказал Неудов.


Глава 3

 Примерно в час ночи Неудов и Пегасов слегка подвыпившие пришли на вечеринку к Скоробогатову. На входе две смеющиеся, голые девушки (нимфы холла) помогли снять им верхнюю одежду и вручили новую книжку писателя “О мрак финала. О клеймо тупиц…”. Вечеринка была в разгаре, полуголые девушки в огромных париках лениво возлежали на кушетках, обмахивая себя веерами. Многие из них самозабвенно целовались друг с другом. Стая молодых людей припала к очередной жертве, лился смех, куски ажурной одежды летели в сторону и в кокетливой агонии билась чулочная ножка …
 Друзья нашли пьяного Скоробогатова в обществе юной обнаженной фрейлины, которая пыталась укрыться веером от его обильных поцелуев. Шумно поприветствовав его, они разбрелись по сторонам.
 Охмелевший Неудов обходил комнату за комнатой…  в сладострастном тумане плавали девушки призывно и мраморно улыбаясь…  и вдруг своими помутневшими глазами он наткнулся на Дашу. В то же мгновение сердце его екнуло, а ноги ослабели… Да он все понял… Его уникальная, обворожительная Даша, Даша которую он любил и идеализировал, была из эскорт услуг… Он в оцепенении сел на свободное кресло и как в трансе стал наблюдать за тем что творили с Дашей. А с Дашей творили очень и очень многое... Через 10 минут он пошел пить. Художник долго и много пил и каждый раз слегка вздрагивал, когда слышал хихикающий голос Даши…


Глава 4

 На следующий день Неудов проснулся у себя, где-то около 2 часов по полудню, в страшном похмелье, голова болела, на душе был склизкий осадок. В голове пульсировала мысль “Даша шлюха...Даша шлюха...”.
Зазвонил телефон. Неудов с большим трудом встал, подошел к аппарату и взял трубку.
– Неудов, – хрипло сказал он.
– Добрый день. Вас беспокоит галерея “Валтасар”. Мы отобрали список работ для нашей новой выставки и к сожалению было принято решение, что        Ваши работы не совсем нам подходят, – ответил ему голос в телефоне. – Но мы занесли Вас в базу и как только будет выставка с соответствующей тематикой …
 Неудов не дослушав пренебрежительно бросил трубку, хромая дошел до кровати и упал в нее абсолютно без сил.
“Постоянно ему звонят и отказывают, постоянно ему говорят нет, заказчики, покупатели, друзья …” Неудов смертельно устал, он впал в состояние полной фрустрации, сложилось все, постоянные неудачи, нищета, Даша…
Он пролежал час, другой... Мрачные мысли полностью заполонили его горизонт. В ушах был похоронный марш, глаза все время утыкались в могильную яму, а ладони не приятно ощущали капли холодного, холодного пота…
 Прошел еще один тяжелый, гнетущий час и тут в голове художника возникла кровавая, страшная, но успокаивающая его мысль. Он понял, что он должен сделать, чтобы прославиться, чтобы заставить говорить о себе, чтобы войти в анналы искусства…
 Четкая картина всплыла в зеркале его не здорового, извращенного рассудка: Третьяковская галерея, зал современного искусства, белой краской на одной из стен он рисует окно, а рядом на полу большой подоконник. На нарисованный подоконник он ставит вазу, в которой будет стоять букет из женских рук с яркими наманикюренными ногтями, а рядом с вазой он кладет женское глазное яблоко. Это будет кровавый натюрморт, он назовет его – “Яблоко и ваза с цветущими ногтями”… Когда он сделает все это, он просто уйдет из жизни, просто убьет себя,