Однако всё выше сказанное – лишь присказка, поелику сказка будет о том, как в один прекрасный день очередной графоман – сиречь ваш покорный слуга – неизвестно с какого перепугу раскрыл сборник маршаковско-шекспировских сонетов и углубился в чтение стихотворения, имевшего порядковый нумер 71. Его пытливые глаза споткнулись на начальном четверостишии:
Ты погрусти, когда умрет поэт,
Покуда звон ближайшей из церквей
Не возвестит, что этот низкий свет
Я променял на низший мир червей.
Во-первых, подумалось графоману, как-то нескладно звучит «ты погрусти»; во-вторых, Шекспир в сонетах довольно редко говорит о себе в третьем лице и если уж называет себя, то «Уиллом» или «шутом», но никак не «поэтом»; в третьих, маршаковское сочетание «покуда» с «когда» выглядит громоздко. И что это за «ближайшая из церквей»? Интересно, а как в оригинале?
А в оригинале буквально следующее (в перекладе на росийську мову, конечно): «Когда я умру, оплакивай меня не дольше/Того момента, когда услышишь угрюмый колокол».
- Так-так, - мыслит графоман и решительно берется за перо, дабы изваять свою версию сонета, лишенную выявленных им у мэтра недостатков начальной части «канонического» варианта. Через некоторое время из-под графоманского пера вылезает следующий "шедевр":
Когда умру, оплакивай меня
Не дольше часа скорбных похорон.
На мир червей мир зла я променял,
И колокол поведает о том.
Люблю тебя, любовь - в моей строке,
Столь искренней и сокровенной столь,
Что я прошу: не вспомни о руке,
Её писавшей, память - та же боль.
А если ты прочтёшь вот этот стих,
Когда мой прах смешается с землёй,
Не поминай имён моих простых -
Пускай любовь твоя умрёт со мной.
Не будет повода у света, чтобы сметь
Нас осмеять, когда я встречу смерть.
После того, как муза неслышно покинула графомана и к нему возвратилась способность тверёзо смотреть на вещи, стало выясняться, что первое четверостишие шедеврального перевода можно с грехом пополам оценить на три с минусом. Слава Богу, нет ни «когда» с «покуда», ни «поэта», ни «погрусти», а есть кое-как переданная мысль о том, что весть об уходе ЛГ в мир иной будет принесена колокольным звоном, который непременно должен послышаться на похоронах означенного ЛГ. Только вот рифмы «меня-променял»* и «похорон-о том» выглядели несколько подозрительно, как и ударение в слове похорОн (а вдруг - пОхорон?). Да и можно ли сказать по-русски «оплакивай не дольше часа похорон»?
- Ладно, пойдем дальше,- неохотно бурчит графоман и начинает понимать, что во втором четверостишии он ради рифмы «строке-руке» заметно изуродовал руку и строку Мастера, у которого ясно, хотя и пространно сказано, что
"… Даже если ты прочтешь эту строку, не вспоминай/ Руки, ее написавшей, ибо я люблю тебя так,/
Что (хочу) чтобы, думая о сокровенном, ты забывал(а) обо мне,/Коль скоро твои мысли обо мне причинят тебе страдание..."
- В общем, переврано порядочно, причем «люблю тебя» звучит совершенно немотивированно в предлагаемом переводчиком контексте, а восхваление лиргероем своей строки в оригинале напрочь отсутствует... Хотя и Самуил Яковлевич тут тоже маху дал, - полагает переводчик, кивая на «каноническую версию».
…И, если перечтешь ты мой сонет,
Ты о руке остывшей не жалей.
Я не хочу туманить нежный цвет
Очей любимых памятью своей…
- Два раза в двух соседних строках звучит «ты»; «нежный цвет любимых очей» - отсебятина. Почему же на отсебятину Маршака я не могу ответить своей?! В конце концов, куда же без отсебятины в поэтическом переводе? - утешает себя переводчик, ставит здесь себе два с плюсом и смело переходит к последнему четверостишию, выглядящему в подстрочном переводе следующим образом:
… Или если, скажу я, ты взглянешь на эти стихи,
Когда я, возможно, смешаюсь с землей,
То даже моего бедного имени не повторяй,
Но пусть твоя любовь прервется с моей жизнью…
- Ай да, Алексеев, ай да сукин-сын, - блаженно бурчит графоман, скромно полагая, что здесь у него перевод заслуживает твердой четверки (как теперь представляется, он рано радовался).
Что же касается заключительного двустишия, то честно говоря, оно, по мнению графомана, в переводе, немного искажено, ибо в оригинале провозглашается: «...Чтобы сведущий мир не заметил твоих рыданий/И не осмеял тебя из-за меня, когда я умру». Подлец же переводчик изобразил дело так, будто у мира не будет повода осмеять как ЛГ, так и предмет обожания, когда ЛГ помрет.
В свое оправдание графоман считает своим долгом заметить, что даже тень Гения придает бездарному переводу некую значительность, позволяющую снисходительно смотреть на такого рода переводческие потуги. Подобие аллитерации (СМЕТЬ - оСМЕяТЬ - СМЕрТЬ) "вылезло" у переводчика случайно, по прихоти музы, и его не следует записывать ему в плюс.
Вот и вся сказка. Но теперь – «послесказие».
К 400-летию с даты смерти Вильяма Шекспира
Не берусь утверждать, что поэтические переводы шекспировских сонетов стали в России чем-то вроде национального хобби или заболевания, которым в равной степени страдают как «серьезные поэты», так и графоманы. Во всяком случае на тех литературных сайтах, где мне приходилась бывать, всегда громко заявляла о себе славная когорта авторов, упорно и настойчиво перелагавших творения Шакеспеара на великий и могучий русский язык. И это несмотря на то, что весь сонетный цикл был у нас давно и не единожды переведен. А об отдельных сонетах, переводившихся отдельными маститыми и крупными русскими поэтами, я и не говорю, как не касаюсь тысяч и тысяч графоманских поделок.
Принято считать, что наиболее успешный перевод этого знаменитого и таинственного цикла стихов выполнен Самуилом Яковлевичем Маршаком. Впрочем, и ему, выдающемуся советскому поэту порядочно и в основном посмертно досталось-таки от критиков: дескать, не та тональность, не тот язык выбраны; там, где у стратфордского барда кипят вулканические страсти, у Самуила Яковлевича царит спокойная отстраненная элегичность; окромя того, досадные ошибочки кое-где Маршак, якобы, допустил, не отразил, сердешный, кое-каких нюансов и оттенков, не смог уйти от банальных рифм. Есть и более категоричные суждения. Вот пример новейшего: "Маршак читается легко, отлично запоминается, только это не Шекспир — это полное извращение Шекспира. Большинство же других переводов сонетов вообще трудно читать." Процитированные слова принадлежат доценту ВШЭ Михаилу Свердлову.
Критиковать, конечно, легче, чем переводить, тем более что ни один критик не смог, по-моему, предложить свой, лучший вариант. Даже, полагаю, переводы Николая Самойлова с Прозы.ру, которому, по его признанию, "открылся" весь Уильям Шекспир, далеки от совершенства.
На мой непросвещенный взгляд, не так важно, насколько отступил С.Я. Маршак от «истинного Шекспира» в своих переводах сонетного собрания. Важно то, что переведенные им сонеты стали явлением русской поэзии.
