«… Это было в Алупке в 1929 году. Больные ребята изнемогали от зноя. Они шумели и хныкали. Какая-то растяпистая женщина кудахтала над ними по-куриному, но не могла их унять.
Я пришёл издалека и, чтобы обрадовать их, начал читать им «Мюнхгаузена».
Через две минуты они уже ржали от счастья.
Слушая их блаженное ржание, я впервые по-настоящему понял, какое аппетитное лакомство для девятилетних людей эта весёлая книга и насколько тусклее была бы детская жизнь, если бы этой книги не существовало на свете.
С чувством нежнейшей благодарности к автору я читал, под взрывчатый хохот ребят, и про топор, залетевший на луну, и про путешествие верхом на ядре, и про отрезанные лошадиные ноги, которые паслись на лугу, и, когда я на минуту останавливался, ребята кричали: «Дальше!»
Но вот подбегает ко мне эта женщина, и на лице у неё красные пятна.
«Что вы! Что вы!.. Да мы никогда, ни за что!..»
И хватает у меня из рук мою бедную книгу, и глядит на неё, как на жабу, и двумя пальцами уносит куда-то, а больные дети ревут от обиды, а я иду растерянно за женщиной, и руки у меня почему-то дрожат…»
К.И. Чуковский (1).
Жаль, конечно – ведь разорвёт растяпистая хорошую книжку. И будет читать детям другую – которая нравится ей…
Однажды мне попал в руки сборничек «Наши юмористы за сто лет». Был он 1904 года издания. Читаю на первой странице список авторов, которым посвящено это изданьице – всё какие-то неизвестные мне люди. Нет ни фамилии Гоголя, ни фамилии Грибоедова, ни фамилии Островского, ни двух фамилий Салтыкова-Щедрина. На двенадцатом, или даже на тринадцатом месте стоит А.П. Чехов. После него следует – «и пр.».
Подумаешь, мне скажут, какая разница, что там было кроме подъёма революционного движения в 904 году?
Но всё-таки хочется разобраться с этой, тогда уже обозначившейся тенденцией – отлучать юмор от классики. Конечно, как Гоголя ни назови – эпическим прозаиком, трагиком, драматургом, он всё равно останется великим. Но если мы забудем, что и он, и некоторые другие классики, были ещё и великими юмористами, то в юморе сразу появятся другие вершины. Вроде тех двенадцати, которые перечислены перед А.П. Чеховым.
Полистаем книгу «Дети смеются» Б.А. Бегака, литературоведа, пропагандиста весёлых и приключенческих книг для детей. Подзаголовок у неё «Очерки о юморе в детской литературе». Годы перед революцией… яркие двадцатые… тридцатые… сороковые… пятидесятые… шестидесятые годы… В общем-то, наш детский юмор более, чем за пятьдесят лет. Но как же так? Об одной из самых весёлых книг - о «Золотом ключике» Алексея Толстого, не упоминается вовсе. Опять забыта классика.
Может быть, эта сказка не относится к произведениям комического жанра? Но вот, что вспоминает, к примеру, Л. Варковицкая о чтении автором «Золотого ключика»: «Алексей Николаевич сидел за большим обеденным столом, рядом с художником, который пробовал делать наброски будущих рисунков, но ему это плохо удавалось, потому что и он сам, и все присутствующие безудержно хохотали. Не было никакой возможности не смеяться… Часы отзванивали час за часом, уже наступил рассвет, а мы, взрослые люди, сидели, как очарованные, и слушали детскую сказку…». (2) Не меньше, читая, слушая эту сказку, хохочут дети. А какой весёлый фильм создал по этой сказке режиссёр Леонид Нечаев! Дети покатываются со смеху!
Так что, вроде бы, Толстой задачу минимум для юмориста – рассмешить, или хотя бы заставить улыбаться – даже перевыполняет.
Но всё же, для того, чтобы окончательно попытаться зачислить Толстого в ранг юмористических, причём блестящих юмористических писателей, обратимся к науке.
Вот, что пишет профессор Ю.Б. Борев: «Сущность комического – в противоречии... В комедийном противоречии всегда присутствуют два противоположных начала, первое из которых положительно и привлекает к себе внимание, но на деле явление оборачивается противоположным этому началу отрицательным свойством.
Психологический механизм комедийного смеха, как ни странно, сродни механизму испуга, изумления… Человек настроился на восприятие значительного, существенного, а перед ним вдруг предстало незначительное…
Смех всегда радостный «испуг», радостное «разочарование-изумление», которое прямо противоположно восторгу и восхищению». (3)
Теперь почитаем «Золотой ключик» для того, чтобы выяснить – встречается ли в этой сказке комическое противоречие двух противоположных начал? Настраивает ли автор ребёнка на восприятие значительного и существенного, которое волей того же автора вдруг предстаёт незначительным? И должно ли произойти в душе маленького читателя радостное «разочарование-изумление» прямо противоположное восторгу и восхищению?
Открываем первую страницу сказки:
«Давным-давно в городке на берегу Средиземного моря жил старый столяр Джузеппе…»
На что настраивается ребёнок?... «Старый», да к тому же рабочий человек – «столяр», да ко всему прочему – итальянец… Ребёнок, конечно же, настраивается на «значительное и существенное» - на уважительное к герою отношение.
«… по прозванию Сизый Нос», - неожиданно добавляет Толстой.
Итак, «значительное и существенное» вдруг предстало «незначительным». В душе ребёнка должно произойти «разочарование-изумление» прямо противоположное восторгу и восхищению. Потому что, хотя он может ещё и не знать, что носы у столяров становятся сизыми от длительного пьянства, но о том, что дают смешные прозвища только столярам, особого уважения не заслуживающим, он уже догадывается.
А вот как Толстой знакомит читателя с Буратино, который пока ещё полено.
«- Неплохая вещь, - сказал сам себе Джузеппе, - можно смастерить из него что-нибудь вроде ножки для стола…»
И снова читатель настраивается на нечто «значительное и существенное» - на процесс изготовления мебели, очень важной детали для стола.
«Но только он начал тесать, чей-то необыкновенно тоненький голосок пропищал:
- Ой-ой, потише, пожалуйста!»
Конечно, ребёнок будет «радостно разочарован и изумлён» - полено, будущая ножка для стола писклявым голоском разговаривает! Вот таким чудесным образом, отталкиваясь от нашего реального мира со столами, ножками и поленьями, в который мы его без конца вталкиваем, маленький читатель попадает в свой любимый мир фантазии, сказки!
Однако, мы, взрослые, не сдаёмся. И опять настраиваем читателя на нечто очень «значительное и существенное»: старый Говорящий Сверчок и пожилой Карло - рассудительные, положительные и даже добрые, отправляют решившего стать «умненьким-благоразумненьким» Буратино в школу.
«По дороге он даже не смотрел на сласти, выставленные в лавках, - маковые на меду треугольнички, сладкие пирожки и леденцы в виде петухов, насаженных на палочку.
Он не хотел смотреть на мальчишек, запускающих бумажных змей…
Улицу переходил полосатый кот Базилио, которого можно было схватить за хвост. Но Буратино удержался от этого…»
Но вот он услышал балаганную музыку.
«В школу нужно было поворачивать направо, музыка слышалась налево. Буратино стал спотыкаться…
- Школа же никуда же не уйдёт же, - сам себе громко начал говорить Буратино, - я только взгляну, послушаю – и бегом в школу».
Опять ребёнок-читатель «радостно разочарован и изумлён»: он настроился на очень «значительное и существенное» - на изучение школьной программы. А попадает вместе с Буратино в балаган, в сказку, окончательно распрощавшись с реальным миром, и даже продав напоследок за четыре сольдо букварь.
А Буратино вместе с читателем там, оказывается, уже давно ждут.
« - Глядите, это Буратино! – закричал Арлекин, указывая на него пальцем…
Куклы схватили его, начали обнимать, целовать, щипать…»
А теперь вновь вернёмся к первой главке сказки, чтобы обратить внимание на одну из существенных сторон юмора А. Толстого.
Вот сюжет этой части произведения: Сизый Нос берёт полено, дотрагивается до полена рубанком – оно пищит. Сизый Нос оглядывает мастерскую, смотрит под верстак, в корзину со стружками, высовывает голову за дверь – никого нет. Он снова берёт топорик и опять дотрагивается до полена – оно опять пищит, даже начинает возмущаться. Сизый Нос снова осматривает комнату, даже лезет в очаг, и, свернув голову, заглядывает в трубу. В третий раз, услышав писк, он роняет рубанок и шлёпается на пол, догадавшись, что разговаривает полено.
А теперь представим, что всё это происходит… на арене цирка. Конечно, это клоунада! Клоунада Рыжего клоуна по прозванию Сизый Нос с поленом.
Следующая главка – это клоунада Рыжего клоуна по прозвищу Сизый Нос и Белого клоуна Карло с поленом.
Рыжий, как и положено Рыжему, плутоват. Он решил избавиться от странного полена, и, притворившись, что хочет сделать благое дело, дарит его Белому.
«Но, то ли он неловко сунул, то ли оно само подскочило и стукнуло Карло по голове».
После этого клоуны, конечно, подрались.
«Оба старика надулись и начали наскакивать друг на друга. Карло схватил Джузеппе за сизый нос. Джузеппе схватил Карло за седые волосы, росшие около ушей.
После этого они начали здорово тузить друг друга под микитки. Пронзительный голосок на верстаке в это время пищал и подначивал:
- Вали, вали хорошенько!»
Если все эти клоунские трюки разыграть на арене, они обязательно вызовут детский хохот. Но также они вызовут смех и у ребёнка-читателя, очень живо представляющего себе всё прочитанное.
Дальше трюки продолжаются. Вот их простое перечисление в третьей главке: глаза Буратино, который пока ещё полено, сами раскрылись и уставились на Карло… нос начал вытягиваться…. Карло хотел срезать его – он вертелся и вывёртывался… изо рта высунулся, дразнясь, язык… Буратино, которому только едва выстругали последний пальчик, начал колотить кулачками Карло по лысине, щипаться, щекотаться… убежал через порог на улицу… полицейский поймал Буратино за нос… папа Карло спрятал Буратино в карман… он вывернулся, шлёпнулся на мостовую и притворился мёртвым…. Карло потащили в полицейское отделение…. Буратино, оглянулся и вприпрыжку побежал домой…
В следующих главках трюки продолжаются вплоть до трюковой феерии под названием «Страшный бой на опушке леса», да и после неё.
Какое же место занимают в детском юморе трюки, неизменно вызывающие детский хохот?
Во всех трюках сказки можно найти комическое несоответствие двух противоположных начал, о котором, как о сущности комического, говорит профессор Ю.Б. Бореев.
К примеру, Сизый Нос дарит полено другу – первое начало. Оно положительно, хотя бы внешне. Но полено извернулось и ударило Карло по голове – положительное начало обернулось «отрицательным свойством». Или: Буратино, спасаясь от сыщиков доберманов-пинчеров, собрался прыгнуть в пруд, под защиту тётушки Тортилы, но… шлёпнулся на голову губернатора Лиса. Или: два ослепших от старости ужа собрались погибнуть в бою геройской смертью и… были брошены в глотку полицейским бульдогам, чтобы задушить псов. И т.п.
Однако, истолкованные только таким образом, трюки в сказке будут выглядеть лишь трюками ради трюков – для того, чтобы рассмешить. Но комедийное трюкачество в сказке – это ещё и добродушное
