Зачем ты приперся, о путник, сюда?
На черные камни здесь плещет вода
И тьма без начала, конца, и без смысла
Над мрачным утесом стеною повисла.
Здесь ветер швыряется пылью в лицо
И страшно мне выйти к тебе на крыльцо...
Скорее же, путник, отсюда вали,
Ищи себе счастья средь прочей земли.
Есть в мире приветливей этих места.
Там утро росою сочится с листа;
Зачем прозябать средь угрюмых руин?
На свете немало зеленых равнин.
И, оземь швырнув свой покоцанный шлем,
Усталый бродяга воскликнул: "Зачем?!!!
Зачем я родился, скажи мне, на свет?!
Средь мира огромного места мне нет...
Я одинокий, несчастный чувак,
Себя на земле не найду я никак.
Никто не пускает меня на порог;
Плутаю один я средь пыльных дорог.
Меня из краев благодатных прогнали,
Брожу я повсюду в тоске и печали..."
Но был непреклонен и дверь не открыл
Отшельник, который в той хижине жил.
И к морю несчастный топиться пошел.
И там он обкатанный череп нашел.
Один, и второй, третий... Пятый, шестой!
И в гневе он плюнул на берег пустой.
"Ах так!— завопил он, тряся кулаком.-
Здесь злобный садист заперся под замком!
Так вот для чего поселился ты здесь!"
И хохот безумный раздался в ответ...
И вышиб ногой он трухлявую дверь,
И внутрь ворвался как бешеный зверь.
И что же он видит?.. Все пусто кругом;
Не видно дымка над пустым очагом;
По камням холодный рассыпался пепел...
Он вдруг на полу чьи-то кости заметил!
"О небо, о боги! Куда я попал?!"—
Схватившись за голову, он закричал.
И голос загробный ответил ему:
"Тоскливо здесь жить столько лет одному.
Я здесь поселился, покоя ища
Под сумрачной сенью густого плюща.
Скитаться по свету наскучило мне...
Я мог бы пешком побывать на Луне!
Когда бы вела к ней дорога... Однажды
Забрел в этот край я... Будь проклят он дважды!
А может, и трижды!.. Но — это не важно...
Построил я дом на пустом берегу,
Но жить не желал бы я в нем и врагу...
Как только на землю опустится ночь,
Бежать мне хотелось из стен этих прочь.
Обвил сердце холод, как будто змея;
От горя и скуки повесился я.
Однако не кончились с смертью страданья:
Убив свою плоть, я обрек на скитанья
Бессмертную душу; и много уж лет
Брожу средь руин — и покою мне нет.
И долгие годы я был одинок;
Сюда не ведет ни одна из дорог.
Об этом ты, думаю, знаешь и сам.
(И было ж переться не лень по буграм!)
И вот как-то ночью, в дождливую пору,
Когда умный чел не потащится в гору,
Забрел сюда путник с дорожных излучин;
Он был, как и ты, утомлен и измучен.
Просил он приюта у моря и скал,
И в доме моем все нашел, что искал:
Стены и крышу, очаг и кровать,
И здесь он решился переночевать.
Скелет на веревке его не смутил:
Наутро он кости в земле схоронил.
Решив, что мне долг он последний отдал,
Сам вздумал остаться в домишке у скал.
Пытался его я переубедить;
Куда там! Он твердо решился здесь жить.
За дело он сразу же взялся всерьез:
Откуда-то бревен телегу привез,
Топор и лопату, еще кой-чего...
Я с изумленьем взирал на него.
Поправил он крышу, разбил огород,
(Я аж охренел, блин, от этих хлопот!)
А возле порога, у самых дверей,
Где, сколько я помню, рос вечно репей,
Посеял газон и разбил палисад...
Лужайкой зеленою сделался ад!
Я смутно запомнил, что делал в те дни.
Чредою сомнений тянулись они.
Бродил я по берегу в смутной тоске,
Пытаясь вчитаться в следы на песке.
Что мне напророчить пыталась судьба?..
Не зря ли свел с жизнью я счеты тогда?..
Но что мог ответить прибрежный песок?
Что в прошлом земной мой давно уже срок;
Что сам я виновен в несчастье своем;
Бродить обречен средь камней день за днем...
“…Пока я блуждал по ухабам, страдая,
Мой новый сосед поджидал урожая.
Спокоен, уверен и весел он был;
Про дух, здесь блуждавший, он просто забыл.
Похоже, решил он: коль кости в земле,
Душа, упокоившись, сгинет во мгле.
Увы! Ни печальный обряд похорон,
Ни колоколов на заутреней звон,
Ни даже у гроба молитва святая
Мне врат не открыли ни ада, ни рая.
Я был недостоин загробного мира:
Мук вечных в огне ли, Валгаллы ли пира.
И жизнь, что бездарно покинул, сбежав,
Отвергла меня навсегда.
Неба синий платок расстелила весна
Не для тех, кто желал безмятежного сна.
Солнце щедро тепло пролило над Землею
Не для тех, кто жизнь продал за призрак покоя.
Я, стеная, носился в ревущих волнах,
По ночам завывал вместе с ветром в холмах,
Я взмывал над скалой, к черным тучам стремясь,
И падал к воде, в пене белой клубясь.
Черной завистью полон и черной тоской,
Мне казалось, что я сумасшедший, порой…
Я забыться не мог и не мог умереть,
Но на белый уж свет был не в силах смотреть…
Это лето мне глянулось дольше, чем та
Череда длинных лет, где была пустота.
Не один – но еще больше был одинок,
Чем когда сам с собою блуждал средь дорог.
Как-то раз на тропе он меня повстречал;
Я окликнул его – он в испуге сбежал.
В ту же ночь на костре травы дикие жег,
Заклинанья читал, чтоб к нему я не мог
Подойти даже близко. Как будто беда
От меня бы могла поразить его… Да!
Сколько лет я, скитаясь, провел, по Земле,
Но обиды подобной не видел нигде.
Он боялся меня – было все очевидно!
Но за что, почему?! Я – беспомощный призрак!
Заклинанья, конечно же, полная чушь;
Но с обиды забился я в самую глушь.
Приближалась проморзглая хмурая осень;
Я почти врос в скалу возле сумрачных сосен.
Месяца два неподвижен я был,
И мой разум почти уж туманом заплыл.
Пусть ветра завывают, льет дождь, гремит гром...
Я – булыжник, поросший сереющим мхом.
…Хлещут землю холодные струи дождя;
Ветер злобится, черные тучи клубя.
Словно воспоминанье пытаясь стереть
О весне и о лете, что смели согреть
Солнца скудным теплом этот каменный ад,
Из хлябей небесных обрушился град…”
Глаза закрываются… Давит усталость…
Сковала от холода странная вялость…
За шиворот струйки холодные льются…
Ползут по спине… Они словно смеются!
Течет потолок?.. Ну конечно, течет!
Он сколько веков уж, незнамо, гниет!
И сил нет подняться… Ну что за подстава!
И разницы нету, что дом, что канава…
Так стоило, блин, в эти двери ломиться?!
И странный какой-то мне сон будто снится?..
Чего там бормочет-то дух-старикан?
Какой-то там град… Буря, шторм? Ураган?..
Ах да, огороду настала хана.
И крышу снесло, покосилась стена…
А парень – ничо!.. Уважаю, мужик!
Хотя от непрухи башкой и поник,
Но сдаться – не сдался; и новой весной
Все начал сначала. Трудяга-герой!
Но – климат не дремлет! И все начинанья
Он вновь в октябре, словно по расписанью,
Отправил на давешний пункт назначенья.
Слепая стихия не знает сомненья!
“…Ты ж вроде под камнем все время сидел?”
“Мой камень разбился.” “А сам уцелел?”
“Так я же бесплотный. Об этом забыл?”
“Ах да… Ну сосед-то твой как дальше жил?”
“Стихия бушует – пощады не жди!
В другой год с весны зарядили дожди.
За лето единственный солнечный луч
Окна не пробил средь чернеющих туч…
Посадки все сгнили. Потоки воды
Чуть в море трухлявый мой дом не снесли.
…Лет десять неравную с жизнью войну
Он вел; но на свете предел есть всему.
Измучен; не зная, чего еще ждать,
Бессмыслицу эту решил он прервать.
И, тщась примириться с ней в вечном покое,
Он кинулся в море – так стало нас двое.
Из моря он стал выходить вечерами;
Беседы о жизни вели мы часами.
Порой, перекинувшись в старые карты,
Мы вдруг оживали почти от азарта.
Вдвоем коротать вечность все-таки лучше,
Чем поодиночке скучать в этой глуши…»
«На что могут призраки в карты играть?»
«А может, попробуешь сам угадать?
Лишенные тела, надежды, души,
Навечно застрявшие в этой глуши?..
Играли, парнишка, мы на интерес.
Порою у моря чернеющий лес
Внезапно средь ночи мог быть оглашен
То лаем собак, а не то – петухом…»
Примолк дух, о прошлых годах вспоминая;
Парнишка к стене привалился, дремая.
«Эй, парень! Ты слышишь меня или как?!
Чего ты разлегся-то в луже, чудак?
Замерзнешь же насмерть, скорее вставай!»
«Ты руку хотя бы, дедуля, мне дай…»
«Хех… руку?.. Ты, вправду, парниша, чудак…
Я – дух бестелесный! Забыл или как?
Чего ты глазенки-то в кучку так свел?»
«А сам догадаешься? Старый осел…»
«Ха! Значит, ослом обругать старика
Ты силы нашел, и кишка не тонка!
А встать самому – просто полный слабак!
Чо злобно так зыркаешь? Скажешь, не так?!!»
Бродяга, сквозь зубы шипя матюки,
Подняться пытался; да вот не с руки,
Видать, пролежав под сырым сквозняком,
Час с лишним, еще шевелиться потом.
Над ухом хихикает призрак злорадно;
Коленки дрожат, подгибаясь досадно.
Поспать бы хоть часик, да только беда:
Уснешь – и не встанешь уже никогда!
Ну ладно. Остался последний рывок.
Скамья. Тьфу ты черт! Пыль аж под потолок
Взвилась! Что за день-то такой невезучий!
От лавки осталась трухи только куча…
А больно, однако, с сломавшейся лавки
На пол земляной приземлиться с размаху!..
«Да… к нам неудачники только заходят…» -
Хихикает призрак. «Да ладно, не стоит
По этому поводу так огорчаться!
Ведь я ж не со зла над тобой посмеялся!»
Парнишка задумчиво копчик потер,
На деда включив ненадолго игнор.
Огнем бы разжиться, да где ж его взять!
Ни дров, ни печи, - приуныл он опять.
«Эй, дед! Есть согреться-то чем у тебя?»
«А как же, милок! Погляди-ка сюда!»
В углу, в пол зарытый почти целиком,
Бочонок виднелся одним уголком.
Он, донышко выбив, хлебнул… чистый спирт!
У парня полезли глаза из орбит.
«Ну, дед, юморист», - тихо он прохрипел,
Когда, наконец, отдышаться сумел.
«Его тому лет эдак триста назад
Последний, кто жил здесь, зарыл… Был бы рад
Узнать он, что труд его был не напрасен.»
«А с ним что случилось?» »Ответ вроде ясен…
Окончил он дни, как и каждый из нас.
Жизнь выбора не оставляет подчас.»
«Так что ж…каждый, живший здесь, призраком стал?..»
«Ты с этим прямехонько в точку попал.
Их много здесь было за тысячу лет,
И каждый нашел здесь приют и ночлег.
И каждый нашел здесь от жизни покой.
Ты тоже устал; так бывает порой.
Но отдых найти от тревог и невзгод
Не так уж и сложно; не знает забот
Тот, чьи кости в земле уже погребены,
А дела средь живых давно завершены.
Веревка, и море, и гордый утес,
Что в мрачное небо вершину вознес, -
Ты сам выбирай, что тебе по душе,
И жизнь больше тебя не встревожит уже…»
…Задумчиво шлем свой с земли он поднял.
«А знаешь, не так уж я сильно устал.
Отправлюсь, пожалуй, я дальше вперед,
Дорога меня еще долгая ждет.
Вам здесь оставаться, ну что же – респект!
Удачи на следующих тысячу лет.»
И шлем нахлобучив, отправился прочь.
Его вскоре скрыла ненастная ночь.
Ужасный всю ночь бушевал ураган,
А путник все брел по неровным камням.
Лишь в отблесках молний, порою средь скал
Раздолбанный шлем в отдаленье мелькал. |
