Надо же сон

Сначала шел, потом бежал
В объятья девы милой,
Затем крылами замахал,
И видно до того устал,
Что понял — дух строптивый,
Невероятно жадный дух,
Меня пленил жестоко,
Летели перья, вился пух...
И я взлетев высоко,
Так и остался не у дел.
Со стоном, в безразличьи
У камня преткновенья сел,
Без злобы и приличья.
И вдруг провиделось: идет
Ко мне старик убогий,
Мне показалось идиот,
В потоках вещих слогов.
Ко мне сморкаясь подошел,
Руками потрясая,
Не изрыгая лишних слов,
Рукою врезал в потный лоб,
И я от счастья рая,
Чего-то ожидая, привстал на цырлы:

Старик пустил потоки слогов, и в зубы старыми руками,
С размаху въехал. Я увидел: старпер меня возненавидел,
Не ощущая злой помехи, тот час поднял на гребень смеха,
И плюнув в красное лицо, назвал несчастным подлецом.
И вот уже на край желанья, забыв про боли, и страданья,
С проклятым злобным стариком, заботы бросив на потом,
Лечу на сказочной метле. Ну, прилетел к своей мечте -
Она красива одинока, и зренье в томной поволоке.
А груди — слава Соломона, все остальное тоже клева.
Стоит и смотрит на меня, а я как в жаре от огня,
Не опуская долу очи, хрень изо рта в тиши пророчу:
- О, ангел чистой красоты... Она мне — славненький, не ты ль
Изволил в темноте являться, в постели мягонькой валяться?
Я ей сказал: - то Сашка Пушкин, он в царскосельские опушки,
Тебя полночью завлекал, и там до утра целовал.
- Да, разрази вас гром, поэтов, вы очень быстро, без советов,
Найдете тайные места, велеречивы стихоплеты, а мне тоска,
Тащиться в званьи одиночки. Эх, вы златые сладки ночки,
От них сыны, пиитов строчки и непоседливые дочки.
Старик встряхнул седые клочья,
- Ты, гад паршивый, не спеши, меня записывать в развраты,
Не ты ли с сволочью потлатой в ночи безумной кувыркался,
Что рожу корчишь, в миг сознайся, не то , безумное отродье,
Наковыряю вновь по морде.
А мало будет, я ЛермОнта сюда сведу для пущих пОнтов,
Или понтОв, как там у вас, ответь скорее - вас ист дас?

Она вечор, походкой шаткой к пииткам шастала украдкой,
Что там затеяли — не знаю, но все ж ее подозреваю
В лесбийской неуемной тяге, и не откажешь ведь в отваге.
Телесной похотью полна, не заберет же Сатана,
Страшится вроде, отдать ее дурной породе.
- Так кто ж она, небесна дева — спросил у старче дюже смело.
- Послушай толстый раздолбай, ты иногда мозги включай.
Чеши, подонок, жир на пузе — ее зовут пиитной Музой.
Я от такого поперхнулся, и тут же в трезвости проснулся...