На всех не угодишь, поэт не ширпотреб.
Его за душу взяли, и долго, долго мяли.
Облили грязью напоследок, обматерили так и сяк,
И побежал поэт по следу, где написали, что мастак,
Он, и халтурщик смелый, но только на свою беду,
Решил писать в частях поэму, никто не знает, почему.
Гадали, думали, решали, собрали было сельсовет,
А он сидит, закутав в шали, свой безотказный пистолет.
Затем пошел на край природы, в угоду бабоньки одной.
Что там нашел, наверно омут. Вернулся с белой бородой.
Сопит, мол, на родной природе ушел в работу с головой.
И накропал людям на славу какой-то низменный трактат.
Никто не понял, что такое, наверно, мощный агрегат,
И верно, механизм покоса, для рубки сена и жнивья.
Разбор до жидкого поноса, вела измучено родня.
Затем позвали на разборки пииты, рифмы знатоки.
И тихо, тайно, подковерно, воткнули в морду кулаки.
Пинали, сколько было силы, стараясь не разбить очки.
В очках, куда ни шло, он милый, хотя по сути, все ж говно.
Ну, порешили дать на милость, еще один последний шанс.
Жена пиитова, Камилла, пустилась, шлюха, в буйный пляс.
Орала криком вся деревня, где поэтесса родилась.
Она ж прилюдно дюже смело на воле все ж обоссалась.
А это все сменило дело, пиитка с мужем развелась. |
