Македонец

Если мал золотник, обязательно дорог, как память.
Пусть она коротка, как у злобного пса поводок.
Искра божья, зачем из тебя возгорается пламя,
Если, как результат, пепелище дымится у ног?

Бабье лето. Сентябрь. Я стою в середине фаланги.
На сариссе блестит заблудившийся солнечный луч.
А персидская конница бьёт Птолемея на фланге.
А по центру сраженье бурлит, как взбесившийся ключ.

Тут и спрос - не беда, и не каждая пытка – попытка.
Там, где лесом семь вёрст до небес киселя пригубить.
Там, где с миру собрав ни живую, ни мёртвую нитку,
Я плету по сюжету единую красную нить.

Нам бы их обойти и в атаку по правому краю.
Я в какой-то момент понимаю - почти обошли.
Но ударом копья с колесницы меня отправляют
В бесконечный колодец с мерцающим светом вдали.

Олимпийским богам, колесу ли сансары молиться?
Сильным мира сего, равнодушным владыкам того?
Говорят, если веришь, есть шанс в этот мир возвратиться,
Тем, во что пожелает тебя воплотить божество.

Обжигают не боги горшки, что побьют доброхоты,
К скорой смерти во славу абстракций любовь ворожа.
А колодец душе - как тюрьма из любви и заботы.
Как бежать, если узники сами себе сторожа?

Ни ковра свежих трав, ни небесного синего ситца.
Всем иллюзиям край. Всем делам подведенный итог.
Если мир - заблужденье, позволь мне опять заблудиться.
Да на круги своя, на штрафной виртуальный кружок.

Не шумят города. Не волнуется жёлтая нива.
Все заставки и звуки свернул декоратор в рулон.
Ничего не боюсь словно феникс, восстав из архива.
Бабье лето. Сентябрь. Разрядился и умер смартфон.