Поэтов станут почитать, когда они в небесов сини,
Наденут круглую печать, о том, что боле не ранимы,
Веселой гвардией людской. Когда ж ходил совсем живой,
Толкался у подъездов власти, имел в душе покой и страсти,
Ему не очень благоволят, нелегкой жизни маета,
Ни женщин томных красота, и ни провизий изобилье.
Налогов плотное засилье, заимодавцев крики, стоны,
Битком набитые вагоны и суета больной родни,
Вот плоти бренной в свете дни.
Ну, ладно, и на том спасибо, лишь только б не было войны.
И жизнь далекой старины, поэт любви, небес касаясь,
В ночи хмельной молясь и каясь, запомнил на остаток дней,
И тихо молвил лежа с ней, в своей отстиранной постели:
Прости жена, как надоели – желанья жить, жевать и петь.
Я в неба сумрачную твердь с большой охотой светлой ранью,
Зарылся вместе бы с диваном.
Жена – мычала в нем тоска, она крутила у виска,
Тихонько так, что б не обидеть, ладонью, пальцем, чем могла.
Вот это истины жена. |
На стих не купишь колбасы, жене французские трусы...