Я обожаю беззаботность океанов, рек, корабль несущих
Без всякого участья бурлаков, что удалились от меня,
Им перекрыла путь собой цветных кричащих сущность
И, обнажив их, пригвоздила к радужным столбам, кляня.
Меня не занимают те, кто в неизбывности своей ненужной
Зерном и хлопком срочно заполняют трюмы грузового судна.
Лишь бурлаки подпали под влиянье краснокожих и безумных,
Плыву свободно по теченью вниз и по желанию, что трудно.
Под строгий равнодушный плеск приливов частых зимних,
Ворчащих в прошлом глухо словно на начале бытия в огне,
Я поспешал, боясь нарушить видимость свободы ливней,
И полуостровов, стремящихся к возможной полноте во сне.
Мое благословенье завершили грозы, морем пробудив сознанье,
Кидавшим вверх и вниз, вперед, назад танцующей волной,
Извечные пленители всесущего, им данного на растерзанье,
Декада сумрачных ночей, игравших роль обители дневной.
Об'ятья нежные, похожие на детство, яблочную мякоть чувств,
Воды нечистой, захлестнули мой кораблик утлый: суждено,
И запах странный от нее, как от остатков прежних буйств,
Меня настиг, заставил бросить руль и якоря спустить на дно.
Стремлюсь я погрузиться в поэтический контекст хмельной,
Исполненный благим сияньем звезд и млечностью всего пути,
Что внешне не сравнится с зеленью воды, а тут ее полно,
Поверхность вся ее разит нечистотой остатков бытия рутин.
Внезапность синевы безумного оттенка властной страсти
В текущем вяло ритме странных изысков, в сиянии дневном
Влияет на сознанье, бешеное опьяненье мысленной напасти,
Сильнее слова стихотворца управляет Истиной, моим пером.
Теперь познал я небо, разрываемое плотью молний и смерчей,
Прибоя всплески, быстрое теченье, тягостность вечерних мук,
Сияющий рассвет. Все это видел я в полете смысла и скорбей
В восторге от возможности смотреть на то, что делалось вокруг.
Заходом солнца крайне очарован был и околдован темнотой,
В которой волны в твердь с оттенком фиолетовых иллюзий
Ушли, как исполнители ролей, гонимые древнейших пьес тщетой,
Я любовался призрачным видением потоков, спешностью диффузий.
Передо мной слепящие снега в ночи, зеленой словно волны моря,
Целующие нежно, медленно морскую суть: глаза и тело мудрецов,
Мой слух пленен передвиженьем неизведанного излияния во взоре,
Цветными пробужденьями голосового изыска страдающих певцов.
Бежал по времени день изо дня по возбужденным орам, силуэтам,
По ряби всех морей, несущей к рифам ярость из туманного из'яна,
Не зная, что Святая Дева наступает Божьим неизбывным светом
На облик возмущенных, раненных удушьем и испугом океанов.
Я заплывал в цветущее пространство Мексики и Атлантиды,
Любуясь флорой, видя в ней безумные глаза пантеры, мощи швы,
Мешая их с людскою кожей, занимавшей все собой кариатиды,
Касаясь радуги цветной и стад морей из благодатной синевы.
Свидетелем я был бродячих в тихом сумраке униженных болот,
В чьей зелени гниюще?й царствует убийца благодати и печали.
Я видел, как средь тишины стоячих совершилось обрушенье вод,
У водопадов, что без дна, - сверканье приближающихся далей,
Блеск ледников под солнцем, перламутр и медь небес, и свод,
Заливы мутные и глубину непостижимых мелей вдохновенья,
Огромных змей морских, с'едаемых голодным населеньем вод,
Хранящих тайны утопления судов и ароматы черного презренья.
Хотел бы юным в назиданье показать, сопроводив рассказом,
Потоки вод в просторе, рыбок золотых, играющих по воле волн.
Цветочные созвездья славили мой путь свободой и экстазом,
Порывы ветра сильного бросали в волны потрясающих времен,
А море в муках и страданьях на границе областей и полюсов,
Рыдая, создавало все необходимое для путешествия в ненастье,
Дарило мне букеты праздные из скромной желтизны и снов.
И я, вниманием плененный, женщиной вдруг стал на счастье.
Похож я был на остров, дракой омываемый со всех семи сторон,
Испачкан первозданным хаосом из птиц, разрушенных плетьми,
Но я все плыл, мой скорбный, скромный путь, ушед в уклон,
Был полон в Вечность уходящими и погружавшимися в сон людьми.
Но я - корабль, плывущий в яркий дивный свет далеких бухт,
И сильный ветр меня бросает каждый миг в эфир надводных граней,
Хмельной от массы многотонной волн, крепка моя основа - дух,
И не прельщают мою мысль оттенки светлые зеркал, собраний.
Туманом фиолета скрытый, задымившись бренною свободой-скерцо,
Я проникал в закаты, в сумрачную твердь небес и мирозданья.
Поэтам времени я нес поэтику, ведение благой душой и сердцем,
Пласты и внешние покровы солнечного неба, зреющего в подсознаньи.
Под множеством больших ночных светил и мелкой неразумной мути
Меня сопровождала темная безумная когорта из морских зверей,
И под жестокими ударами жары и лета, изнуряющего статью сути,
Пылали голубые небеса, вытягивая всех и вся в отверстие огней.
А стон дрожал уж много лет и повергал в опасности препятствий,
Там стримы разные теченьем медленным пытались превозмочь
Судьбу, ища успокоенье в вечном восхищеньи вышних странствий,
И я жалел о тихих европейских остановках на причалах в ночь.
Увидев островов созвездье в яркости видений наяву и в сне,
Восторженность неистовая неба позволяла рассуждать премило
О бренности ночей и дней в движеньи и стремленьи к вышине,
Где стаи птиц летающих сверкающим крылом рождали силу.
Потоки слез моих струились, пополняя воды океанов, рек, морей,
Я плакал на восходе светлых лун и в свете яркого светила в горе,
Любил, страдал, тянулся к опьянению хмельному, цепенел, зверея,
Готов был в жертву принести свой киль, чтоб выйти в путь по морю.
Мне не нужны просторы водные Европы, ведь все мелкие как лужи,
В них холодно, темно и страшно даже в аромате, в совершенном благе,
Возможно лишь ребенку в грусти там, играя у воды, в морозной стуже
Пускать кораблики цветные из картона, хрупкого стекла, бумаги.
О, гребни волн! Я, погрузившись в утомленность вашу, не могу стоять,
Перетекать в сомнительное бденье, в грузовых фрегатов рокот, Пересекать пути других, их гордость мнимую, что глупости подстать, И плавать под вниманьем и контролем постоянным темных доков |