Где-нибудь потеряться бы во временах,
рассуждая о жизни и смерти,
как отшельник, скиталец-бродяга, монах
на краю бытия круговерти.
Птиц кормить бы с протянутой к небу руки,
и растить сорняки полевые,
и смотреть на течение вечной реки
и на звёзды в выси кочевые.
Пить бы воду ручьёв, набирая в ладонь,
пот, устало с чела утирая,
разводить и поддерживать робкий огонь,
чтоб горел, по ночам согревая.
Я хотел бы покой под конец обрести,
путь отведенный свой завершая,
как листочек, опавший в лесу, как в горсти́
Божьих рук… и ненадобно рая.
Вот гляжу на костёр, но я вижу в золе,
нет, не райские земли и ку́щи,
а кровавый восход и беду по земле,
с котомо́ю заплечной бредущей;
Вижу, как выжигали провидцам уста
златом плавленым или смолою,
как вели на Голгофу
с распятьем Христа,
чтобы после восславить хвалою…
Вижу, как разжигают вселенский пожар
мракобесы, хапуги, барыги
и хватают из полымя бед свой навар,
и, как правят страной прощелыги…
Раскраснелись –
от дыма, должно быть, глаза
или, может, от дум безутешных,
и ожгла мои руки, как и́скра, слеза,
как от кро́ви отёр их поспешно,
понимая – всё тщетно,
не спрятаться мне
ни в скиту, ни в чащобе, ни в поле
в час, когда разгулялось
раздольно в стране,
как пожар всесжигающий – горе. |
