Дождался, ну, наконец, она ушла,
Оставив за собой шлейф недомолвок.
Поэт вздохнул, исполнил антраша,
И поспешил принять в тиши уколы,
От близорукости и болей ревматизма,
От пьянства, неизбежности пальбы,
От алчности в скорбях капитализма,
От всех превратностей испорченной судьбы.
Во всем она, конечно ж, виновата,
В безумие, в падение с горы,
И в том, что запылала ночью хата,
Когда исчезло молоко ее козы.
Теперь свододен, пьет вино и водку,
С похмелия не воет по утрам,
И тискает в постели грудь молодки,
Отправив в небытие последний срам.
И выбрал на погосте ближнем место,
Куда зароют в ближний к пасхе день,
Его омытое в непринужденье тело,
Его труды и немощную лень. |
