ПОСЛЕДНИЙ СОН: ВСЕХ СНОВ ПРЕКРАСНЕЙ ОН
Бренда Шоугнесси, р. 1970
Несмерть - загадка нашей жизни;
Амнезия ночей вдвоём,
Рассказанная кем-то третьим;
Лишь неудачники плодятся в мире сём:
Похоже на сгущёнку, но с горчинкой.
Кто вслух такие вещи говорит?
Мы заперты в себе, задуманы природой,
Как стебли, лепестки цветка,
Сознанье синтезировано в нас.
О, многоличие безличья многих лиц,
Дышащих тяжело во мраке бытия,
Аморфность в форму мы вгоняем,
Пытаясь кашу в панцирь спрессовать, -
Сопящим рылом каждый день в корыто.
И из загона не сбежать.
На свете столько лишнего, чего нам не видать;
Нет, нитку не проденешь – пальцы волосаты:
Стараешься, пыхтишь упрямо, как верблюд.
С желаньем жить едва родились мы,
Нас, словно овощи, зароют в землю
Чтоб почву истощая, как свекла,
Мы снова вылезли наверх.
При этом, всем нам нужно помнить
Про путь назад: лицом к лицу,
Глаза в глаза, рука в руке -
Сомкнуть, войти и ключик повернуть.
Весь день, пытаясь не заснуть,
Мы от бессонницы страдаем -
Все клетки тела напрягая, чтобы жить,
Иначе прекратятся всякие желанья.
Нет, не страдаем мы, нельзя так говорить, -
Нас, как Иону, кит обязан проглотить.
April 12, 2016
Черновик: 19 мая 2016 года
Brenda Shaughnessy was born in Okinawa, Japan and grew up in Southern California
Last Sleep Best Sleep
Brenda Shaughnessy, 1970
Life, this charade of not-death.
Amnesiac of our nights together,
overheard talking in some other voice.
The great fruits of my failure:
silk milk pills with little bitter pits.
Who talks like that? Says we are
ever-locked, leaving everything
petalled and veined the way nature
pretended. Synthesized within
an inch of its life. O the many faces
of facelessness, breathing in the dark—
as if we could shape softness itself,
mold it around us like yams mashed
against a trough by a snuffling snout.
Our own. There’s no way out. Born
to such extra, we are born to lose.
No hairy fingers tapering to threads,
grasping for some lost last use.
Once we were hungry on earth,
soon buried like root vegetables—
to starve the soil as beets do,
growing in our graves.
But now we must remember
our way back to face-to-face,
to eye to eye and hand in hand,
and lock and step and key in hole.
Remembering how not to fall asleep,
we become so desperately drowsy,
and all cells strain to slow to a stop.
All desire to choose otherwise quiets.
No, no one can say we didn’t suffer,
that we weren’t swallowed whole. |
