Все опостылело и не осталось сил,
На память всплыло ветхое преданье.
Кровавой мерзостью пот по спине струил,
Когда вели Его на растерзанье.
Венец безмерной яростью питал,
Чело пророка в час рожденья истин.
И Он стонал иль может не стонал,
Ведя вселенную на праведную пристань.
Нет для меня прощенья. Мерзких дней,
Огромный хвост проступков и деяний,
Учитель злу хвостатый прохиндей,
Все уворорачивал меня от покаяний.
Неужто я, проживший скорбный век,
Протухший раб веселий и разврата,
Слепой по духу, злобный человек,
Не подойду к вратам покрытых златом.
Неужто не смогу и помечтать,
О вечности, достойное избранных,
Неужто не коснеться благодать,
Хоть волоска на лбу моем бараньем.
Но голос слышу: подойди ко мне.
Ставай скорей на тощие колени,
Вот чаша, из нее испей,
И не страшись ни пагубы, ни тленья. |