(сатирическая сказка)
Жили-были дед да бабка;
не совсем, быть может, дед
и бабуся тоже – нет.
Но в селе стояла хатка:
небольшая, как палатка.
Ну, а коль вам интересно:
при любви ничуть не тесно.
Да и много ли им нужно?
В общем, жили они дружно:
не ругаясь, не ворча,
и не дрались сгоряча;
если только бабка малость,
изольёт соседке жалость,
коли примет лишком дед
самогоночки в обед.
Шито-крыто, всё путём!
За таким они житьём
и сподобили вдвоём
то ли ночью, то ли днём,
к другу дружке ли любви,
(нищете ли?) как могли:
по амбару помели,
по сусекам поскребли,
отряхнули даже с плеч,
затопили жарку печь,
Колобочка испекли;
наглядеться не могли.
Долго радовались вместе,
содержа в укромном месте;
всё надеялись по чести
радость тайную извлечь,
но … забыли постеречь.
Иль замешкались, не знаю!
Проморгали … (примечаю.)
Оказался он живой.
Шустрый даже! С головой.
Неусидчивый такой.
Как ведётся в доброй сказке:
навострил лукавы глазки,
с подоконника в лесок
покатился: прыг, да скок …
Только видели его.
Глядь! А он уж далеко.
Скачет тропкою лесной:
круглый, пышный, заводной …
Как налево тропку тянет:
Бабку с Дедом он помянет,
и какой он умница
(слог рифмуя, крутится),
сам же хвастает притом,
что покинул отчий дом.
Как направо тропку гнёт:
так он песенки поёт;
исключительно не Кот,
что по цепочке идёт.
У Кота есть шерсть и пух;
так же он не Винни-пух:
нет ни лапок и ни ног …
Ясно дело: Колобок.
Наш, тот самый, что не мог
усидеть у Бабки с Дедом,
их порадовать обедом.
Преисполненной душой
он пустился вскачь тропой,
приключений злых герой.
Повстречался с Зайцем вдруг;
будто нету других дел,
тот угодливо запел:
«Здравствуй, тёпленький мой друг!
То ли крендель, то ли шар …
от тебя приятный пар
так исходит, даже мухи
поместить хотели б в брюхе».
«Здравствуй, здравствуй, лопоухий.
Знаю песенку твою.
Подаяний не даю.
У меня свои делишки,
так что топай читать книжки».
Зазевался Зайчик бедный:
хоть и был он не бездетный,
не встречал же боле вредных.
Из кустов, из заповедных,
вдруг как выскочит Лисица –
кушать зайцев мастерица,
обалделого его –
хвать! – за уши и бегом …
погнушалась Колобком.
Булку есть нашли, что ль дуру?!
Портить стройную фигуру.
Был бы с мясом пирожок?
То-то был тогда дружок!
Пережив немалый шок,
дальше двинул Колобок.
«Эка! – думает, – какой я!
За мою персону бойня!»
А Лисица между делом
жадно Зайку уже ела.
(Три дня пищи не имела.)
Дюже сильно торопилась
и, конечно, подавилась.
Тут же рядом с тем слегла,
в муках жутких умерла.
Раз налево тропку тянет:
Бабку с Дедом он помянет.
Коль направо повернёт:
снова песенку поёт.
Про Лисицу и про Зайца …
(Можно ль брезгать, улыбаться?!)
По натуре хвастунишка,
своей значимостью слишком
обольстился он, но вот:
Бармалей к нему идёт.
Бармалея знают все
и боятся на земле:
дети, взрослые – бандита,
одного злодейчья вида.
Заорал разбойник грубо,
ухмыляясь, лижет губы:
«А! Изделие мучное!
Я не кушал суток двое.
Ты попался кстати мне» –
и уселся сам на пне.
«Ты дурак, злой Бармалей!
Хоть на свете нету злей,
да и нет, поди, глупей.
Бабка с Дедом не имели;
Лис, Косой – меня не съели …
Ты ж тупица, в самом деле,
голодай хоть две недели
(старый, толстый, мерзкий жлоб)
подавиться тебе чтоб».
Тот глазами: хлоп да хлоп …
Колобок подпрыгнул – в лоб
старику с разбегу – шлёп!
И опешил Бармалей:
не встречал ещё наглей,
что там пышек он – людей!
Пока думой удосужен,
Бабка-Яга неуклюже,
проходя здесь от безделья,
захотела чуть веселья.
Фыркнув, крякнула слегка,
Бармалея в колобка
превратила – и вприпрыжку!
Поломала вмиг лодыжку,
наступивши на калмышку.
И скатилась так в овраг …
Неизвестно, что и как?!
Колобочек-Бармалей
мёртвого лежал мертвей.
Не умел он говорить,
а не то, что б там острить
али ползать, иль катиться.
Мог он только, может, злиться?
То незнамо никому …
Колобок наш потому
не прощаясь, юркнул дале,
не вникая в суть морали.
Был он вредный и шкодливый,
ко всему стал и спесивый
от неведомых удач.
(Вот какой он, мол, лихач!)
А того, что Бармалеем
слыл когда-то, по идее,
кто-то точно уже съест,
за один притом присест;
мы на нём поставим крест.
Раз налево тропка гнётся:
Колобок опять смеётся.
Раз направо: впопыхах
изощряется в стихах.
Змей-Горыныч вдруг навстречу:
ищет кушать (я замечу),
видя нашего дружка,
подлетел исподтишка.
В принципе, не он – они:
три головки у Змеи.
Каждая, разинув пасть,
норовит наесться всласть,
хоть один у них желудок,
но имеют свой рассудок.
От того извечный спор,
с виду глянешь – сущий вздор.
А считать за разговор,
если только спьяну что ли?
Нет униженнее доли,
в коей наш подлюка роли.
«Наш кулич – отрада думам!
Ах! Наш кексик, ты с изюмом …» –
начал хором аспид петь,
но не тут-то возыметь
Колобка, проняв словами …
(Он и сам теперь с усами!)
И сказал: «Ну, ты, жар-птица?!
Трёх ли глава медяница?!
Всё равно напрасен труд:
не для этого я тут,
чтоб какая-то лягушка
съесть могла. Я не ватрушка!
Не кулич, не кекс с изюмом,
не награда вашим думам,
бестолковые башки!
(Развертелись, как флажки.)
Ишь удумали …». А Змей!
Стал ещё черней и злей! –
«Ах, ты блин, такой-сякой!» –
подал голос вновь тройной.
Хрясть! Разнёсся над землёй …
Опоздал от слов ногой.
Быстрый кругленький шельмец –
увернулся удалец.
Да и головы опять
спор дурацкий затевать;
успокоились бы впору,
не отведали б позору.
Снова друг на друга тычат,
из того: мала добыча.
Первый молвил: «Пончик мой!»
А другая: «Нет, не твой!»
Третья вовсе: «Нет, не ваш!»
(А сама на абордаж …)
Так итог, в конце концов,
не опишешь в пару слов:
Змей головками мотал,
две узлами завязал,
третью напрочь оторвал,
наступив ногою сам …
околел на месте там
и упал, раскинув лапки.
Колобок же без оглядки
ломанулся напрямик.
Слышит: сзади чей-то крик,
звук, звучавший в виде писка,
где-то рядом, очень близко.
Оглянулся он и зрит:
Мальчик-с-пальчик там лежит;
и на вид такой ледащий,
сразу видно, что пропащий.
Умирает с голодухи;
ждут, вокруг летая, мухи,
чтоб набить пузаты брюхи.
Подкатил к нему дружок,
наш вкуснейший Колобок.
Мальчик молвил еле слышно:
«Ты такой красивый, пышный …
Колобочек дорогой,
помоги ты мне собой.
Мне покушать очень надо,
а иначе до заката
не дожить …» – «Ну вот наглец?!
Хоть и с виду сам малец … –
возмутился Колобок, –
вон бы травки скушать мог!» –
«Можно мне куснуть хоть носик?!» –
«Ничего себе вопросик?!
Очень скромное желанье!» –
«Ну, тогда лизнуть хоть край мне …
для чего ж тебя пекли?» –
из глаз слёзоньки текли
умирающего так,
пожалел бы злейший враг.
Колобок глазами хлопал
(были б ноги – ими топал):
«Ну, конечно, ты, чтоб слопал!
Ты – ничтожная козявка;
на носу ли бородавка
у меня, поди, не больше?!
Не сказал бы, но изволь же,
слушать мой тебе ответ:
«И ни Бабка, и ни Дед …»
(Но не слышал уже Мальчик.)
«… Ни как Лис, и ни как Зайчик …»
Умер Мальчик – не дожил.
Колобок речь изложил,
плюнул наземь, поскакал,
свои песенки слагал …
Много ль времени, иль мало
пролетело. То незнамо.
Многих он в пути встречал:
Черномор злой прилетал.
(Тоже думал о еде.)
Так в своей же бороде
отыскал свою кончину,
и сею ж имев причину,
для желудочного тракта,
сам Кощей Бессмертный как-то
поимел несчастий факты.
Правда, всё ж не околел.
Ох! Зато он как болел …
В общем, так одно и то ж,
кто бы ни был (прямо сплошь!)
Иль несчастье, иль падёж.
А однажды Крокодил,
что мочалку проглотил
(в чудной сказке «Мойдодыр»),
захотел избавить мир
от напасти всех такой,
зуб сломал при этом свой.
Оказался тот сухой:
(да притом ещё какой!)
что сухарь он, говорить:
скрыть всю правду, стало быть,
крепче камня! (Не иначе!)
Потому сейчас и плачет.
Колобок себя уж, значит,
съесть, кому не предлагал?
Всякий быстро убегал.
Даже так в том извращались,
что опять: то убивались
али шибко ушибались.
Не везло им почему-то?
Пообщаются покуда
с Колобком уже проклятым
во всём царстве тридевятом.
Избегать его начали,
на «привет» не отвечали.
За версту все обходили
и детей тому учили.
Им в словах пугали злостных,
коль не слушалися взрослых.
Точным словом: одинок
стал наш бедный Колобок.
И сейчас безмерно тужит:
никому теперь не нужен.
Было время, он и сам
прыгал чьим-нибудь пятам.
Все боялись его так,
будто самый злейший враг
их преследует, не меньше.
Вот итог, наипростейший:
так валяется с тех пор
и пугает общий взор
Колобок в овраге жутком,
(никакого места шуткам!)
если он: заплесневелый,
тухлый, мерзкий – хоть и целый …
наш несчастный Колобок
безнадёжно одинок.
Быть нельзя, таким беспечным
и по жизни думать вечно
крайне только о себе;
По обманчивой судьбе,
всем, друзья, совет такой:
иногда идя тропой,
надо жертвовать собой.
Сказка ложь да в ней намёк –
добрым молодцам урок.
6 – 9 июня 1998г.
|
