А я стою себе в лесу
и вести новые несу -
всё про лису, про сыр вороний,
который вранихой уронен.
А я — особый персонаж!
Ить я расту до неба аж
и вижу в синих небесах
знаменье — ах!
Там грозен бог, который сыт
амврозией. Его усы
и бакенбардов борода ли
людЯм не делают вреда ли?
Он шлет вразброс — кому сапог,
кому скоромный, што ль, супок.
И паству ввергнуть в божий страх –
В его руках.
А люди — что ж, они слабы,
для них лишь "если" да "кабы",
их лбы стучатся в деревянный
во храме пол. И после ванны,
и после кофе вновь и вновь
стократно предают любовь
к себе и ближнему. Оне
сомнений вне.
А я стою себе в лесу
и живность всякую пасу,
и человека, и букашку,
лису, волкОв, корову Машку,
забредшую в еловый лес;
не родич ей — двурогий бес,
он и корову (нет чудес!)
попутал — Yes!
А почему? Да ведь она,
коровьей глупости верна,
однажды сбрендив от людишек,
ведет себя мышей потише,
жует, покорна пастуху,
комбикормОвую труху
и не мечтает про репей
хмельных степей,
Уйти бы ей бы на простор,
где травы буйные простёр
зеленый дол… цветы, поляны...
ах, ей бы к антилопам, ланям...
Но молится бедняга богу,
решает бог (казззел безрогий!)
когда (пока она мычит)
ее мочить.
Но человек он, а не бог,
он скручен сам в бараний рог.
И малый сей, чай, не корова,
но ведь и он жует полову,
мычит, винясь своим богам,
в грехах вернувшися с Багам,
язычен, словно древний грек –
и снова в грех.
Я ель. И нет, по мне, богов -
ни кришен и ни иегов,
ни магометов, ни пророков –
их зуб неймет, не видит око...
Но вот что сверху видно мне:
пред небом бог коровий нем,
а в остальном он просто — враль,
и в том — мораль.
. |