СОРОК ПЯТЫЙ
Тысяча девятьсот сорок пятый.
Пруссия Восточная –
словно канава сточная:
грязь, кровь, гарь,
изнасилованный огнём январь,
вспоротая русским штыком
тевтонская ветхая старь,
смерти линия поточная,
небо ржавое и худосочное –
между Богом и дьяволом
ставка очная.
Нет мерила людскому горю,
страх и ужас на пути к морю...
На шее Германии дебелой
удавка всё туже,
воронья над пожарищами
всё больше кружит,
танки окопы простуженные утюжат.
Кому на войне всего хуже?
Пехоте – матушке полей?
А может, матери солдатской,
чей сын в могиле братской?..
Всем страшно, всем плохо...
– Прикрой меня, Лёха!
Дай мне его добить –
научу, мать твою, Родину любить!
Эй, славяне! Пришёл и наш час...
Сейчас я его срежу... сейчас...
Но трудно в логове убить врага,
где каждый хутор – «Курская дуга»,
тверды ещё стены фортов...
Трупов с улиц собрали выше бортов:
засели, сволочи, в бункера,
а наш солдат – в полный рост, с «ура!»
в атаку, в лоб, дети жили чтоб, –
и такая у него боль и ярость слепая –
только вперёд, напролом, не уступая...
Вскрыли гнойный прусский нарыв
и сбросили отборные дивизии в залив.
А на дорогах – беженцев тысячи
с детьми и повозками.
Горит город домами броскими,
костёлы заколочены досками.
Мечется людской поток:
где теперь запад, где восток?
Боятся Ивана, которому хоть бы что:
на привале коротком – и то с баяном.
«Чего от него ожидать?
Он двужильный, не сломать:
сколько русских этих уже положили,
а их всё больше,
а они всё живы!..»
«Прощай, Гретхен, прости!
Детей береги... Тебе теперь
крест грехов моих нести...
“Советы” дерутся как черти,
все мы на шаг от смерти –
она сейчас ценится дёшево...
Центр города – домов крошево.
В ратуше пока держимся
на первом этаже,
а они всё ближе и ближе... уже...»
К утру город пал.
Утих огня шквал,
пошли тыловые части...
– Что? Не ждали нас, фрицы?! Здрасьте!
Ваша Пруссия поганая
не то что наша Украина!..
Тут уж рукой подать и до Берлина...
«Скоро дома буду, Галина,
чуток осталось немца побить.
Я уж и забыл в этом аду, как любить...»
– Эй, земляк, а как город-то этот
по-немецки звался? Не помнишь?
Ай, да и не главное это –
всё равно песня их немецкая спета...
Ушёл солдат, а город остался
для обозов и госпиталей,
для девочки, которую спас наш старлей,
для пленных ополченцев,
для русских и немцев,
для страниц истории стёртых,
для живых и мёртвых,
для них и для нас...
И для Бога, который не виноват...
Ты уж прости и помилуй нас, брат...
|
