Пьянело утро от излишества лучей
И терпкого душистого жасмина.
На лавке в сквере, ну как будто бы ничей,
Сидел весь в одиночестве мужчина.
Не ждал спокойно и тревожно не спешил,
Без боли, безмятежности и страха…
Сидел, казалось, чародей ему внушил,
Нирвану с отрешенностью монаха.
Уткнувшись взглядом в пешеходный тротуар,
Он статуей казался неподвижной.
Вокруг тенями вырисовывал муар
Затеплившийся день, и еле-еле слышно
В окно моё неумолкаемый поток
Из разных прорывающихся звуков
Вплывал из города, как вечный хохоток
Неспящих улиц и гудящих виадуков.
Вторую чашку выпиваю, он сидит,
Всё в той же непонятной странной позе.
Одет прилично, очевидно, не бандит,
Не пьян до неприличья, не в наркозе…
И страшной силы любопытство, интерес
Рождались к притягательной фигуре.
Боялась очень, чтоб куда-то не исчез -
Он стал, как элемент в архитектуре.
Его, наверное, обидела жена,
Ключи от домофона потерялись,
Пришел под утро, а в квартире тишина…
Да, версии тут разные рождались.
Но все причины, что придумывала я,
Умчались легкомысленною стаей.
«Вернись же, хватит! Ты прощен уже! Ничья!
Я тоже, знаешь, не безгрешная святая!»
Еще немного на скамейке за окном
Владыкой одиночество царило.
Но образ в онемении стальном
Соловушкиной трелью усмирило…
Поднялся медленно…, и встретились глаза -
Его, с каким-то неестественным укором,
С моими… Видел ли, что катится слеза
Вдогонку со смиренным разговором?
|
