Когда отправлюсь в "елисейские поля",
покину сень земную и пределы,
когда меня к себе возьмёт сыра земля
и никому вообще не станет дела,
что вдруг усоп, жить долго приказав, поэт,
нашёл конец, скопытился навеки,
и встали навсегда его часы-брегет,
и "сдох" абонемент в библиотеке…
Скапустился, свою окончив жизнь, увы,
отбросив когти и почивши в Бозе
к отчаянью его возлюбленной вдовы,
застывшей, будто бы в анабиозе…
Негромко прозвучат прискорбные слова
на очень скромной похоронной тризне:
Друзья!
Дописана последняя глава
нескладной неблагополучной жизни.
Жаль, перекинулся наш старый верный друг,
теперь он в деревянной спит пижаме,
как спит в своём дупле уставший бурундук,
пока мы заедаем беляшами
простую водочку.
Как он её любил!
(А если честно, кто её не любит?)
Но друг наш гигнулся и дух свой испустил,
но верим мы – в раю грехи искупит.
Зачем он дал и даже врезал дубаря?
Зачем загнул товарищ наш копыта?
Мы все тут думаем – он сделал это зря,
откинув хвост свой от аппендицита!
Зачем он в лоно Авраама отошёл?
Покинул поприще своё земное?
И новое пристанище себе обрёл,
не посоветовавшись с будущей вдовою?
Кропал б спокойно графоманские стишки…
Так нет же!
Крякнулся!
Два дня, как нету…
И некому теперь гасить его должки.
Вдова сказала: был он дармоедом
и денег в жизни не видала от него.
Что можно ждать от сраного поэта?
Ей предстоит многострадальное вдовство
взамен замужества.
Печально это…
Давайте ж вместе мы помянем мужика.
Какая ни на есть, но всё ж утрата…
Поднимем же по полстакана коньяка!
Что? Нет у вас?
По водочке, ребята! |
Не уноси собою лето!
До осознанья доношу,
Что без тебя убудет света.