.
Кто в детстве не играл — тот не жил,
А кто не жил — тот умирать не научился…
Он больше не кричит, как в детстве,
И не падает на пол паркетный,
А только голосом чужим, осипшим
Зовет на помощь: «Сани-та-ара!»,
И ждет меня, а бабуля смотрит из девичьей,
Вздыхает и машет головой.
А я ползу, ползу пластом к нему по всей квартире
С повязкой белой и вышитым крестом,
И на ухо шепчу – Ты потерпи, дружок…,
Сейчас я вытащу тебя из-под обстрела…
А он с закрытыми глазами,
Едва улыбку спрятав, шепчет тихо
Слова «Спасибо…» и «Сестрица…»,
И помогает мне рукой, чтоб отползти
В окопчик, который мы отрыли с ним
Возле двери входной квартиры
Дома, что окнами широкими глядит
На всадника Петра.
Он больше не закричит, не скажет,
Мой старший брат,
Он, смертью оглушенный,
Так и не дождался санитара
Под яростным огнем на Невском пятачке.
И бабуля больше не вздохнет,
Не даст совет. Я пережила ее
Той страшною зимой
На целый месяц. На жизни месяц.
Нас много здесь, на Пискаревке.
Здесь полгорода лежит.
Лежит, молчит, но помнит.
Как мама старенькая наша,
Сидя у больничного окна,
Тот помнит старый дом и всадника Петра.
29-03-21. Rīga.
.
|
В Избранное.
