Она в вино плеснула яд,
Он осушил злосчастный кубок.
В груди надрывно бил набат,
Мутились мысли и рассудок...
Как в пьесе, бессловесный мим,
За горло он рукой хватался,
И шестикрылый Серафим
К его плечу уже склонялся.
Он корчился у ног её,
С гримасой ужаса и боли,
Исторгнув горькое питьё.
Безлик и жалок в этой роли.
Присев на кресло у окна
Она ждала исхода схватки.
Презрительна и холодна...
Он колотился в лихорадке.
Смерть отошла. Дух в полутьме
Блуждал в просторах мироздания.
Не свет его манил к себе,
А глаз предательских сияние.
И он вернулся снова к ней,
Не понимая, что случилоcь,
Но та, что всех была милей,
В лице мгновенно изменилась.
Брезгливо подошла к нему,
Клинок под рёбра утопила...
Он удивился – почему?
— Моя любовь к тебе остыла...
Ты был излишне терпелив,
Прощал измены, верил слову,
Всегда правдив и справедлив,
Подобно древнему Иову.
Как я могла с подобным жить?
Меня от святости тошнило!
Ты продолжал меня любить,
Когда к другому уходила...
Он посмотрел в последний раз,
Без укоризны, благородно.
На выдохе огонь угас.
- Живи спокойно. Ты свободна.
|
Казалось жизнь другою стала...
Казалось...только вот в толпе,
Она его лицо искала