Изгордился, поступая в смысле,
Точной категорией был тенью,
Ей обратной воли по последнему
Часу жизни, думая о нас.
Незаметен в числах долгой фобии,
Только крик души - твоя история,
Частый облик конъектуры логики,
Ей уносит гордость словом - стиль.
Фигуральный темп картины мужества
Не даёт излить фактуру слёзам сна,
Там, где гиблый свет его любви - игра,
А ночная пустошь - изголовье смерти.
Пропускает страхом умаление - смысл,
Точно говорит и думать не даёт внутри,
Он вопросу лучший приговор насчёт
Времени, где не было твоей истории.
Счёл по прошлым жизням - не одну его
Истину, что свет формального романса,
Подпеваешь ложью обернув его
На одних ногах искусственной души.
Где стояла смертью в изголовье тьма,
Опускала крылья близ сердец, чтоб мы
Устрашали собственное счастье в том -
Времени, в котором смыслом жили.
Изгордился, что романом постигая роль,
Уступаешь веком из нутра от тоски,
Серой стала польза и её обереги -
Только ночью слов совиных: трель и мрак,
Постигает то, что ты - обычный ею,
Опечалил сердце близкой глубины тени.
Хочется ему опять прийти на уме,
Изгордившись в смыслах лиц поколения,
Точно не было тебя до любви
И страдало солнце в изголовье мира,
Но один из чувства смерти тени -
Ты романс души другого мира.
Останавливаешь чёрный стиль времени,
Но такой досады не осталось ныне,
Простираешь беглый взгляд из души,
Но её уж нет и словом бытие - уныние.
Опустилось солнце над игрой и ушло,
Стала верной тьма на одинокой трели,
Только совы на больших берегах
Отупляют умолять у души повторение.
Нет его и ночью затянулось вдаль
Сумеречное строение фигуры страха,
За полночным светом утопает в нас,
То обычное культуры смерти - облако.
Понижаем стилем утомлённый фарс
И понурой тени в дедуктивной тьме -
Ты приносишь взглядом посторонний шаг,
Он забытый на последней воле - шанс..
|
