. . . . . . . . . . . . . . . . . . Хуже ничего Нет, чем безразличие Старого друга. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Не хороните, А лучше сожгите. И Все дышите мной. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Фотография В негативе, где снег Похож на пепел. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(хокку)
сэнсэй
В Японию съездил мой друг закадычный,
привёз сувенир — колокольчик фурин,
свалился, как снег, на весёлый девичник,
и щедро был принят в кругу "синьорин".
Весь вечер он нас развлекал репортажем
о разных проделках в поездке своей, —
забавной легендой про жизнь персонажа,
которого друг величал как "сэнсэй".
С волненьем хочу поделиться и с вами
о том Просветлённом страны Ямата́й.
Измотаны мы толкотнёй и делами!
а как с этим сладить, — на ус намотай…
Жил наш отшельник в бамбуковой ха́нке
на берегу Кинокавы — реки,
спал на простой тростниковой лежанке,
и никогда не страдал от тоски, –
утром вдыхал он молитвенный ла́дан,
затем медитировал с тихой рекой.
После, в объятьях душистой прохлады,
дзо́суи кушал из миски простой.
Порядок он чтил и всегда соблюдал,
мог и́зредка выпить немного сакэ́, –
у нас бы сказали, что он маргинал,
живущий в житейском глухом тупике…
В наш век напряжённый не любят тихонь!
Имел наш сэнсэй превосходство в часах
и сердце внутри, словно жадный огонь,
но пепельный холод слоился в глазах…
Бесстрастно встречал Хиройуки гостей,
но был благодушен и мил, как дитя,
и даже в моменты недобрых вестей
он их истолковывал полушутя, —
он чувствовал ложь и корыстную лесть,
бесстыдство притворства и козни интриг.
А скольким советом помог он — не счесть!
А скольких на добрый поступок сподви́г…
Однажды солдат заглянул к Хиройуки.
Отведал вкуснейшей бататовой каши
и стал излагаться в гнетущей доку́ке
нежданно нагрянувший бу́си Кэйташи:
"Я смелый и сильный! Ведь я самурай!
И я предпочту харакири позору, –
поведай, учитель, про ад и про рай,
к какому готовить себя приговору?"
Прищурив колюче намётанный глаз,
сэнсэй улыбнулся и молвил сурово:
— Солдат разве ты? Да ты нищ и чумаз!
Достойнее выглядит даже корова!
И, бледный от ярости, выхватил меч
Кэйташи, готовый прибить недомерка,
а мудрый продолжил туманную речь:
— Вот в ад и открылась заветная дверка…
Тогда-то всё понял наш резвый герой,
меч в ножны вложи́л и согнулся в поклоне.
— Теперь врата́ рая немедля открой,
и следуй туда, как святой, — неуклонно.
Таков мой ответ: не хвались до поры,
пока ты в бою не истратил все стрелы,
пока не сломаешь меча... Навостри
своё мастерство до высоких пределов.
Я знаю, мой друг, для буси долг и честь —
превыше наград и сиятельной славы,
прими перст судьбы таковым, как он есть,
порой её жребий довольно кровавый…
Старайся осмыслить грядущее вглубь,
чтоб доблесть и воля не стали бравадой,
чтоб не́ был твой меч ни заржавлен, ни туп,
когда только сэ́ппуку сердцу отрада.
А ждёт ли нас рай... Для души всё равно, —
её обнажить постарайся. Сумей!
…Вот так проповедовал очень давно,
на стыке веков, Хиройуки — сэнсэй.
Послесловие:
Живи не во внешней тьме вещей и не во внутренней пустоте. Пребывай в безмятежном единстве с вещами и миражи эти исчезнут сами собой.
(Сэнцань. Даосская мудрость)
Ummet Ozcan — Kalimba
В саду камней вновь распускаются розы.
Ветер любви пахнет, как горький миндаль.
При взгляде на нас у древних богов выступают слёзы.
Я никак не пойму, как мне развязать твоё кимоно — а жаль.
Вот самурай, а вот гейша. А вот их сегун
рубит их на сотню частей.
Белый цвет Минамото и красный цвет Тайра —
не больше, чем краски для наших кистей.
Пока несут сакэ
мы будем пить то, что есть —
ползи, улитка, по склону Фудзи
вверх до самых высот –
а нам ещё по семьсот,
и так, чтобы в каждой руке – пока несут сакэ.
Третьи сутки играет гагаку.
Моё направленье запретно.
Накоси мне травы для кайсяку —
мы уже победили (просто это ещё не так заметно).
И можно жить с галлюциногенным кальмаром.
Можно быть в особой связи с овцой, –
но как только я засыпаю в восточных покоях,
мне снится Басё с плакатом «Хочу быть, как Цой!»
Пока несут сакэ…
(в тексте песни группы "Аквариум" есть строчка «накоси мне травы для кайсяку», — на одной из пресс-конференций журналисты обратили внимания Бориса Гребенщикова на эту фразу, связав её с наркотическими веществами. Однако автор в ответ на это сообщил, что кайсяку — это ассистент для харакири, который должен отрубить голову вспоровшему себе живот воину. Как отметил БГ, японцы очень смеялись над этой строчкой)
* фурин — стеклянный колокольчик; безделушка была завезена в Японию из Китая около двух тысяч лет назад. В буддийских храмах колокольцы отгоняли злых духов, а приятные переливы услаждали монахам слух. ** Яматай — японское государство периода Яёй, упоминаемое в древнекитайских источниках, существовавшее в III—IV веках в течение одноимённого периода Ямато до VIII века, пока не было переименовано в 670 году в Ниппон — «Японию». *** дзосуи — жидкий, мягкий японский рисовый суп, приготовленный на бульоне даси с овощами, яйцами, грибами, а иногда и мясом или морепродуктами. **** буси — то же, что самурай; военно-феодальное сословие мелких дворян. ***** сэппуку — то же, что харакири; первоначально оно было закреплено за самураями в их кодексе чести, — вспарывание живота совершалось добровольно, чтобы умереть с честью, а не попасть в руки своих врагов и с целью восстановить честь для себя или для своей семьи. Японский писатель Юкио Мисима 25 ноября 1970 года совершил сэппуку на балконе базы Сил самообороны Японии. Блестящий, самобытный представитель второй волны послевоенной японской литературы, продолжатель традиций японского эстетизма, трижды номинировавшийся на Нобелевскую премию, по сей день считающийся одним из наиболее значительных японских писателей второй половины XX века. Утром, в день смертельного ритуала, Мисима отослал своему редактору текст романа «Падение ангела», ставшего последним томом тетралогии «Море изобилия» и последним сочинением Мисимы вообще. Самоубийство писателя напоминало театрализованное действо, и смысл его до сих пор не вполне понятен. Варлам Шаламов, советский прозаик и поэт, известный автор «Колымских рассказов»: «Мисиму можно уважать. Это аргумент, характер...»
