Заполнены дворы собачьим лаем, на улице гудит нетрезвый бас… В век синхрофазотронов мы седлаем лошадку под названием Пегас… . . . . . . . . . . . . . . . . Пустынный пляж тепла у солнца просит. Закатный лучик вздрогнул и погас… А мы себе живём. А нас вывозит лошадка под названием Пегас…
(Роберт Рождественский. Пегас)
лошадиное
С неизбежностью поражения
серый день из щелей вытечет,
прозвучит из уст причетом
поэтического воображения.
Зарифмуется мерным цо́котом
лошадиных копыт на подворье,
будто сердце части́т ретиво́е, –
задрожит, как струна, и заёкает.
Запыхалась от скачки бешеной,
распласталася клячей загнанной
на булыжниках крупом ля́ганным,
а толпа раззя́вилась, — тешится!
Кто-то скажет: «Упала лошадь, –
плохо...» В челюстя́х выбоин
соболе́знованиями мнимыми
вы́ю гордую кло́нит площадь.
В суматохе разносится ржание, –
душат до́шлой молвой неумелую…
Оглушённая пылом полемики
на задворках мирского стяжания,
обмерла без кнута и пряника…
А в глазах синью неба плещется
отраженье души израненной —
на спине тощей крылья режутся…
Вдруг рванулась – и нет её! –
а внизу
закоснелой метрикой
удивлённо пыли́т жнивьё: «Унеслася Пегасом ветреным!»
Послесловие:
ANEYA — Между мной и тобой (O’Skar — cover)
Владимир Маяковский. Хорошее отношение к лошадям
Били копыта,
пели будто:
— Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб. –
Ветром опита,
льдом обута
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
— Лошадь упала!
— Упала лошадь! —
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошёл
и вижу
глаза лошадиные…
Улица опрокинулась,
течёт по-своему…
Подошел и вижу —
за каплищей каплища
по морде катится,
прячется в шерсти…
И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте —
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть,
— старая —
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла́,
только
лошадь
рванулась,
встала на́ ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребёнок.
Пришла весёлая,
стала в стойло.
И всё ей казалось —
она жеребёнок,
и стоило жить,
и работать стоило.
