Edna St. Vincent Millay
What lips my lips have kissed, and where, and why,
I have forgotten, and what arms have lain
Under my head till morning;
but the rain Is full of ghosts tonight, that tap and sigh
Upon the glass and listen for reply,
And in my heart there stirs a quiet pain
For unremembered lads that not again
Will turn to me at midnight with a cry.
Thus in winter stands the lonely tree,
Nor knows what birds have vanished one by one,
Yet knows its boughs more silent than before:
I cannot say what loves have come and gone,
I only know that summer sang in me
A little while, that in me sings no more.
* * *
С кем целовалась, где и почему
до самого утра? Не вспомнить мне…
Чьи руки обнимали в тишине?
Не знаю… Призрак-дождь полощет тьму,
стучит в стекло, вздыхает: – Дай ответ ...
Внутри ж меня не утихает боль
за них, парней забытых… Хоть уволь,
не вспомню тех, которых больше нет.
Так дерево зимой одно стоит,
забыв про щебет улетевших птиц.
Лишь ветви помнят листьев шум…
И мне не вспомнить рук, имён и лиц –
любви прошедшей память не хранит –
другого не приходит мне на ум…
* * *
Time does not bring relief; you all have lied
Who told me time would ease me of my pain!
I miss him in the weeping of the rain;
I want him at the shrinking of the tide;
The old snows melt from every mountain-side,
And last year’s leaves are smoke in every lane;
But last year’s bitter loving must remain
Heaped on my heart, and my old thoughts abide.
There are a hundred places where I fear
To go,—so with his memory they brim.
And entering with relief some quiet place
Where never fell his foot or shone his face
I say, “There is no memory of him here!”
And so stand stricken, so remembering him.
* * *
Тот, кто твердит, что время лечит – лжив!
Увы, но время не снимает боль.
Мне плач дождя на раны сыплет соль
и навевает грусть морской прилив.
Сползает с горных склонов талый снег;
от прелых листьев на дорожках дым.
Он в памяти остался молодым –
любимый мой навеки человек.
Есть сотни мест, куда идти боюсь;
мы в них бывали вместе с ним вдвоём.
Но в месте, где он не был никогда,
когда случайно попаду туда,
скажу себе: – Он не был здесь и пусть!
Зато я снова вспомнила о нём.
* * *
Once more into my arid days like dew,
Like wind from an oasis, or the sound
Of cold sweet water bubbling underground,
A treacherous messenger, the thought of you
Comes to destroy me; once more I renew
Firm faith in your abundance, whom I found
Long since to be but just one other mound
Of sand, whereon no green thing ever grew.
And once again, and wiser in no wise,
I chase your colored phantom on the air,
And sob and curse and fall and weep and rise
And stumble pitifully on to where,
Miserable and lost, with stinging eyes,
Once more I clasp,—and there is nothing there
* * *
Она приходит, чтоб смутить покой;
воспоминания чтоб пробудить,
а может, для того, чтоб погубить,
о чём всегда я думаю с тоской.
Но каверзная мысль исподтишка
вдруг проникает в голову мою:
пусть даже ты пустой, как холм песка,
но я по-прежнему тебя люблю.
И снова твой преследуя фантом,
я погружаюсь в дерзкую мечту
о новой встрече с личным божеством;
но падаю, реву и как в бреду
встречаюсь с одиноким беглецом,
и с плачем обнимаю пустоту…
* * *
Sorrowful dreams remembered after waking
Shadow with dolour all the candid day;
Even as I read, the silly tears out-breaking
Splash on my hands and shut the page away.…
Grief at the root, a dark and secret dolour,
Harder to bear than wind-and-weather grief,
Clutching the rose, draining its cheek of colour,
Drying the bud, curling the opened leaf.
Deep is the pond—although the edge be shallow,
Frank in the sun, revealing fish and stone,
Climbing ashore to turtle-head and mallow—
Black at the centre beats a heart unknown.
Desolate dreams pursue me out of sleep;
Weeping I wake; waking, I weep, I weep.
* * *
Печаль от сновидений неотвязных;
тень грусти на душе моей с утра;
потоки глупых слёз и мыслей разных;
страницу эту закрывать пора.
Скорбь в сердца глубине за дверью тайной,
чем скорбь от долгого дождя скверней.
Поблекли лепестки у розы чайной;
бутоны ссохлись от тоски у ней.
Глубокий пруд с прозрачною водою;
плеск рыб в дремотно-сонной тишине;
но в омуте под каменной плитою
чужое сердце бьётся в глубине…
Я слёз своих безудержных не прячу.
Проснусь и неутешно плачу, плачу…
|
Они полностью передают и смысл и сам дух оригиналов.
Достойная работа.