Не припомню с достаточной точностью,
В каком юном, зелёном году
Приобрёл я судьбину с порочностью.
С ней в придачу толкнули Нужду.
Поначалу Нужда была Малою,
Но Большой её в шутку я звал.
Обходился с ней ласково, баловал.
Все дела без натуги справлял.
Не спешил, но Нужда моя Первая
Себя не заставила ждать.
Она стала мне спутницей верною,
Всепрощающей, прямо как мать.
Так и жили в пороке и близости.
Донимал лишь душевный разлад.
«Света божьего в жизни не видишь ты», –
Как-то раз я сказал невпопад.
И ещё ей сказал: «Моя Первая,
Я к такой нищете не привык.
Что приносишь ты в дом, очумелая?
«Так ведь, должен быть в доме мужик!»
Вот такой разговор был нескладненький,
И с тех пор наступил перекос.
А под самые майские праздники
Я и вовсе пустился в разнос.
Всё, что было со мною до этого,
Это, братцы, совсем ерунда.
Докатился до ручки конкретно я,
Когда Острая вышла Нужда.
Я не знаю секрета внимания,
Но средь них я там был нарасхват.
И при Острой Нужде Нужда Крайняя
Мне сказала: «Попался ты, брат!»
Тут я понял, что дело пропащее –
Быть у тёток на их поводу.
Если прошлого нет, в настоящее
Я своею дорогой пойду!
Облегчённый, уехал я в Грецию,
Обновлённый, очищенный весь.
О Гомере послушаю лекцию!
А за мною – хранитель мой – бес.
Познакомились вскоре с гречанкою.
Там Хронической звали её.
«Что по-русски ты значишь?» Молчание.
Ну, а в греческом я не силён.
Хоть не сразу, но всё же допетрил я,
Что со мною всё та же Нужда.
Эх, Евклид, мне твоей геометрией
Свой измерить бы рок без труда!
Возвратился. В порту, окаянная,
Не уйти – и судьба, и беда,
Ждёт, встречает меня Постоянная,
Как гречанка, но наша Нужда.
|
