Все мои грехи, и боль, и слезы,
Августовский ливень смыл. А мой
Чехов подхватил туберкулез и,
Миру на прощанье помахал рукой.
Ручейки текли по тротуарам.
И сливной решетки улыбался рот.
Раз хлебнув, он проглотил задаром
Маленький бумажный пароход.
Дождь ломился в окна и, стеная,
Ветер нес осколки капель и труху…
Я сидел на лавке, проклиная,
Зов любви, другую чепуху.
Смысла нет мне прятаться в трущобах
Памяти: руины там одни.
Мертвые развалины… Еще бы!
Все это былые наши дни.
Я и сам ломал дворцы своих затей.
Не одно творение упало.
И когда погиб последний из людей,
То меня там в тот же миг не стало.
В главный зал внезапно я попал.
И увидел сам себя на грязном троне.
Я-король, меня как увидал –
Сразу руки потянул к своей короне.
«Разве это я? Такой же жалкий?» –
Завопил я, к небу обращаясь.
Не было ответа; я, пугаясь,
Побежал по страшной этой свалке…
***
Я впотьмах блуждал, бежал к успеху.
Но далек был от любви, как и Рубцов.
Я очнулся… Рядом сидел Чехов.
Умное и доброе лицо
Выглядело старым и уставшим.
И заплакал он, мою печаль узнав.
Рядом с ним я снова стал бесстрашным,
Лишь тебя из памяти изгнав…
|