В полночь, когда собираются ведьмы на шабаш,
мётлы седлают, отечественный автопром,
муза, проснувшись, берёт, окаянная, за душу,
дескать, пора бы на прочность проверить перо.
Роясь в сознанье, как в клатче потёртом дорожном,
в разум спускаясь, как в винные погреба,
пробует мысли, берёт только те, что дороже,
в чёрный хрусталь наливая, подносит к губам.
В ясную полночь, когда на душе непогода,
шторм в девять баллов и дождь с переходом на снег,
Муза в вино превращает обычную воду,
на принимая порок графоманства за грех.
В час, когда преисподняя рядом и выхода нет,
в лабиринт переплетены линии на ладони,
пилигрима иссохшею глоткою пью лунный свет,
одинок и забыт, как фонарь на безлюдном перроне.
В полночь, когда облетает с луны серебро,
пылью ложась на сиреневый цвет и ирисы,
на перерыв закрывает контору Харон,
передышку давая себе и угрюмому Стиксу.
Ветер запутался в складках тяжёлых портьер,
липовый цвет прорастает сквозь пыльную горечь –
сонно вливается в каждый истрёпанный нерв,
став панацеей целительной, майская полночь.
Эта секунда на грани… ни там и ни здесь…
миг колебанья в преддверии перезагрузки
личной истории распоряженьем «Аз есмь…»
под патронажем больною бессонницей Музы.
Цезарь тебе одолжил бы лавровый венок
и потеснились слегка старожилы Олимпа,
в глиняной чаше подав с виноградным вином
порцию яда с медовыми нотками липы.
Выпей, не бойся… В нём тысяча полутонов –
сладость фиалки, полынная терпкая горечь
с привкусом мяты, делирий и мистика снов.
Таймеры сброшены. Счёт обнуляется. Полночь.
|
