Была полночная пора.
Шумел от ветра лес,
И стаи искр под треск костра
Взлетали до небес.
И трое рослых мужиков
Сидело у огня,
А рядом ждали седоков
Три вороных коня.
Из тьмы явился вдруг старик.
В простой кафтан одет,
Горбом спина, в морщинах лик,
В глазах – неясный свет.
"Садись-ка с нами, старина!" –
Сказали мужики.
И дали хлеба и вина.
И воду из реки.
И кто-то хворосту в костёр
И шишек положил,
И кто-то начал разговор,
А кто-то подхватил.
Беседа мирная текла,
Как тихая река,
Но потревожена была
Вопросом старика:
"А знает кто-нибудь из вас
О городе теней?
Послушайте же мой рассказ
О жизни прежних дней!
Есть город в северных местах,
Он мрачен, словно ночь.
Вздымает ветер серый прах
И улетает прочь.
И окружает город тот
Высокая стена.
Живым туда заказан вход,
Там Смерти власть дана.
Его Приютом Мертвецов
В народе стали звать,
И в нём немало удальцов
Стремилось побывать.
И хоть бы кто пришёл назад –
Всех поглотила тьма.
Но тайну древнюю хранят
Те чёрные дома.
Ещё. Забыта и пуста
У крепостной стены
Стоит там церковь без креста
С восточной стороны.
В ней утварь обратилась в хлам
Уже давным-давно,
Паучьи сети по углам,
И выбито окно.
Но в церкви той, судьбой храним,
На алтаре святом
Под покрывалом золотым
Лежит старинный том.
В нём – тайных слов чеканный строй,
Изображенья лиц,
Но не хватает в книге той
Трёх вырванных страниц.
Про эту книгу в свой черёд
Я рассказать готов.
Ну а пока про город тот
Добавлю пару слов.
Ночной порой, когда луна
Туда бросает взгляд,
В нём поступь гулкая слышна
И ходит, говорят,
Там призрак страшный. Чёрный Джон
Его зовут у нас,
И не скрывает капюшон
Его кровавых глаз.
И этих глаз зловещий жар –
Проклятье для живых.
Они сжигают, как пожар,
Спасенья нет от них.
Подходит к церкви Чёрный Джон,
Не замедляя шаг,
Со лба откинув капюшон,
И пальцы сжав в кулак.
Но мигом умеряет прыть,
Как по команде "Стой!"
Запрещено ему входить
Под своды церкви той.
И он стоит, утратив спесь,
И пялится во тьму,
И всё же некий способ есть
В тот храм попасть ему.
По договору с Царством Тьмы
Раз в восемнадцать лет
В четвёртом месяце зимы
Снимается запрет..."
"В четвёртом месяце? Отец!
Да разве есть такой?
Ты не заврался ли вконец?"
Старик махнул рукой:
"Всё по порядку, господа.
Не прерывайте нить.
И все загадки я тогда
Смогу вам разъяснить.
Сперва про город за стеной,
Про книгу, про алтарь.
Ну а потом – само собой –
Про тайный календарь.
Так вот, однажды Чёрный Джон
Ступает в Божий Храм,
Вот к алтарю подходит он
И что-то шепчет там,
Снимает с книги полотно
И трогает листы.
Его лицо омрачено,
Глаза его пусты.
В них не пылает злой огонь,
В них – мука и тоска.
Напрасно в книге ищет он
Три вырванных листка..."
Старик замолк на пять минут,
Чтоб дух перевести,
И каждый бы заметил – тут
Не хватит и шести.
Историю начав, не смог
Понять он одного:
Она, поймав его в силок,
Не выпустит его.
Рассказчик, судя по всему,
Уж не справлялся с ней.
Повествование ему
Давалось всё трудней.
Старик дрожал, как стебелёк,
С лица текла вода.
Наверное, любой бы смог
Заметить без труда,
Что был он не совсем здоров,
И на пределе сил.
Но всё ж один из трёх братков,
Не утерпев, спросил:
"Листов, сказал ты, в книге нет,
Тогда же где они?
И что же в них? Какой секрет?
Давай-ка, объясни!"
И будто через сотню лет
Услышав тот вопрос,
Старик очнулся и в ответ
Негромко произнёс:
"Всего лишь – два десятка строк.
Кто прочитает их,
Тому преодолеть порог
В мир мёртвых, в мир живых,
Пересекать туда-сюда
Запретную черту
Не будет составлять труда...
По этому мосту
Свободно будет он ходить.
И... дайте же глоток
Воды! Ох, как охота пить!
И мне б поспать чуток...
Или вина! Глоток вина!" –
Хрипя просил старик.
Стекала белая слюна
Ему на воротник.
Он закатил глаза свои
(их застилал туман),
А пальцы – с быстротой змеи –
Скользнули под кафтан.
Уже смертельной пеленой
Покрылся взгляд его,
Но всё он шарил под полой
Кафтана своего.
Упал, взметнув фонтан золы,
Издав последний стон.
Но и тогда из-под полы
Руки не вынул он.
Когда дышать он перестал,
И, наконец, затих,
С расстеленной циновки встал
Один из тех троих.
Вперёд спокойно он шагнул
С бесстрастием в лице
И, наклонившись, распахнул
Кафтан на мертвеце.
Звезда как раз на краткий миг
Блеснула с высоты,
И стало видно, что старик
Бумажные листы
Сжимает в тощем кулаке,
Не растрепав едва...
На непонятном языке
Мудрёные слова,
Что ни о чём не говорят,
И смысл в них – никакой,
Там были выписаны в ряд
Неведомой рукой...
Один из трёх друзей сказал:
"Он умер. Ну, так что ж..."
И из-за пояса достал
Большой походный нож.
Затем разъял у трупа кисть,
Достав бумажный ком.
"Но как теперь нам поступить
Со старым чудаком?" –
Спросил второй. И тут же смолк,
Взглянув на мертвеца.
А третий отвечал: "Свой долг
Исполним до конца".
Шесть рук обмыли старика
Водою из реки,
И снова вкруг у костерка
Расселись те братки.
Их вид был мрачен и суров,
Но совесть их – чиста.
И старший развернул без слов
Три скомканных листа.
Не пререкались мужики,
Не затевали спор,
Но были порваны листки,
И брошены в костёр.
А ветер выл и песню пел,
И раздувал огонь.
Спросонья фыркал и храпел
Поодаль чей-то конь...
Друзья молчали до утра.
Шумел дремучий лес,
И стаи искр под треск костра
Взлетали до небес.
|
