О боже как страшна картина,
Почти заброшенных домов среди степи,
На фоне вздыбленного неба,
Разрезанного всполохом грозы.
И в синем зареве от молнии ретивой
Отступит сумрак, спрятавшись в кусты,
Ударит дождь и в небе темно-синем,
Возникнут радуги вечерние круги.
Средь всех домов, в одном окошке сером,
С угрюмым сумраком борется свеча,
И под столом скулит тоскливо,
Щенят напуганных гурьба.
И снова гром, и снова всполох молний,
От страха лопнуло оконное стекло.
Во вспышках ярких перламутра,
Блеснуло бледное лицо.
На старой, кованой кровати,
Приставленной к покошенной печи,
Лежала дряхлая хозяйка,
Обняв собаку на своей груди.
Прости меня, моя ты верная подруга,
Сорвалось хрипло у хозяйки с губ.
Прости меня за то, что я не в силах
Преодолеть напавший вдруг недуг.
Я не могла себе представить,
Что я могу несчастной умереть,
Тебя с детишками оставить,
И телом на кровати стлеть.
Не знала я, что буду я последней
В деревне милой доживать
Не знала, я, что в час весенний
Меня никто не будет провожать.
Прости меня, я правда не хотела,
Вот так под майскую грозу уйти.
Я двери в доме приоткрыла
Как я уйду, идите прочь и вы.
Собака слез, набрав глазницы,
Прижала голову к хозяйкиной груди
Истошно дико заскулила
В предчувствии стучащейся беды.
Ударил гром, раскат был очень сильным
Затмил он женский крик в ночи
И лишь собачий вой тоскливый
Не умолкал до утренней зори.
|
