Как-то Георгий Адамович, один из пропагандистов творчества Анненского, заметил: «Если Достоевский о «Шинели» Гоголя сказал, что «мы все вышли из шинели Гоголя», то к Анненскому это определение относится больше! Даже сама фактурность его поэзии шинельна, рубчата».
Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось...
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Но человек не погасил
До утра свеч... И струны пели...
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.
Анненский писал: «Мы просыпаемся с дребезгом нашего существования» и этим очень точно выразил сущность идеи как понятия: «Идея жива до сих пор, пока в ней дребезжит, вибрирует вскормившее ее томление». Он так ощущал, или по словам Мандельштама, «когтил поэзию». Царственный хищник русской поэзии, которому дано было возноситься в необозримые выси и погружаться на дно человеческой души. И горнее, и дольнее сочеталось в нем:
Полюбил бы я зиму,
Да обуза тяжка...
От нее даже дыму
Не уйти в облака.
Эта резанность линий,
Этот грузный полет,
Этот нищенский синий
И заплаканный лед!
Но люблю ослабелый
От заоблачных нег -
То сверкающе белый,
То сиреневый снег...
Какие точные и противоречивые сравнения, какая образность в выражении мыслей!
Пожалуй, самое известное его стихотворение, находящее отклик в любой душе – это «Звезда». Известное, в большей части благодаря А.Вертинскому, огранившему строки Анненского своим уникальным певческим даром.
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Её любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Неё одной ищу ответа,
Не потому, что от Неё светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Если вчитаться в эти строки, то удивляет обилие… канцеляризмов. Сплошные уточнения, пояснения: «потому что», «не потому что», «если». Но Анненский парит и царит над словом, извлекая хрупкую душу его из жестких рамок синтаксиса.
Обычно поэты такого рода как он склонны к философско-созерцательному восприятию мира. И это у него, несомненно, было. Он писал о себе: «Я люблю все, чему в этом мире ни отзы́ва, ни отклика нет».
И, тем не менее, неизменно было то, что питало его душу и давало ей силы возноситься к горним высям: любовь к родной земле и к дому.
При всей своей изысканности он был очень добр и бескорыстен. С ним пришли прощаться поэты, профессора, курсистки, студенты, чиновники. И к изумлению родственников, пришли какие-то неизвестные старушки в салопах, и околоточный надзиратель в сапогах. Всем им, их семьям, их детям и внукам Анненский помог как учитель, как директор гимназии. Он никому не говорил об этом.
Не случайно, поэтому два его самых трогательных стихотворения звучат тихо, просто и бессмертно. Первое из них посвящено сыну его пасынка:
Где б ты ни стал на корабле,
У мачты иль кормила,
Всегда служи своей земле:
Она тебя вскормила.
А второе, «Сестра», посвящено жене брата Николая:
Вечер. Зеленая детская
С низким ее потолком.
Скучная книга немецкая.
Няня в очках и с чулком.
Желтый, в дешевом издании,
Будто я вижу роман…
Даже прочел бы название,
Если б не этот туман.
Вы ещё были Алиною,
С розовой думой в очах,
В платье с большой пелериною,
С серым платком на плечах...
В стул, утопая коленами,
Взора я с вас не сводил,
Нежные, с тонкими венами,
Руки я ваши любил.
Слов непонятных течение
Было мне музыкой сфер...
Где ожидал столкновения
Ваших особенных р...
В медном подсвечнике сальная
Свечка у няни плывет…
Милое, тихо-печальное,
Все это в сердце живет…
Пророческие строки… Все, что мило сердцу, живет в нем. И лелеет его.
Может быть, мы слишком много придаём значения незначительному? Вопрос риторический.