стало, ведь нелюбовь её к Вадиму далеко не на винно-водочном ассортименте взросла.
Началось всё очень и очень давно, когда живы были родители Вадима. Свекровь, дородная женщина из деревенских, постоянно подчёркивая, что проживает сноха теперь на «её» территории, шагу не давала молодой жене своего единственного сына ступить. То полы не так подметены, то не тем подметены (вместо веника сноха, строптивая да противная, всего-навсего щёткой по полу прошлась), то компот переслащенный, то шторы неровно повешены. Свёкор в доме права голоса не имел, поэтому чаще либо молчал, либо поддакивал своей пышнотелой жене. Кате обидных слов он не говорил, но заступником быть для неё не собирался. Побаивался свою жену, которая уж очень несдержанна была на язык. Катя вообще воспринимала свёкра, как какое-то лишнее существо в доме. Говорил он мало, дел практически никаких не делал. А для того, чтобы прибить гвоздь или просверлить дыру в стене, свекровь самолично вооружалась молотком или шуруповёртом, и тогда по всей квартире раздавались шум и грохот от забиваемых гвоздей или просверливания отверстий.
Когда родился Ванечка, Катерине и подавно не стало никакого житья. И рубашечки она покупала не те, и на игрушки слишком много денег тратила, и книжки она ребёнку на ночь совершенно не такие, как надо, читала… Вадим же ни разу не сказал ни одного слова в защиту той, которая родила ему сына, растила его, и при этом кроме оплеух да пинков ничего не видела. Моральных, конечно. Да если бы свекровь решилась надавать своей снохе-неумехе, как она, не стесняясь, называла её даже в людных местах, самых настоящих пинков, Вадим, наверное, и тут смалодушничал бы. Нет, не решился бы он возразить своей матери.
Но неожиданно всё переменилось. Катерине, после того, как Ванечке три года исполнилось, подвернулась очень даже неплохая работа. После испытательного срока оформили её в штат, как полагается. А вместе с новой записью в трудовой книжке и зарплата у неё выросла. И, надо сказать, выросла так хорошо, что смогла Катя снять для себя с Ванечкой жильё. Да не в общежитии или «гостинке». Нашла она полногабаритную двухкомнатную квартиру. Правда, без мебели.
Но что там мебель! Главное – было ей теперь с сыном, где жить в спокойной обстановке, где никто не донимал постоянными «не то» и «не так». И хотя Катя и жила с Ванечкой без мужа, денег им вполне хватало. Шкафы и другая мебельная атрибутика в доме потихоньку появилась. На алименты же Катюша подавать не собиралась. С одной стороны – гордость не позволяла, с другой – как, бывало, представит себе, что ради какой-то не особенно большой суммы денег надо идти в суд да на разные неприятные вопросы отвечать… Так и не пошла.
Вадим пришёл к ним намного позже, когда Ванечке уже почти десять лет было. Как они жили без него, особенно не поинтересовался. Заявился вечером нежданно-негаданно, с каким-то узелком, который, видимо, чемодан ему заменял, и с порога брякнул вышедшей в прихожую Кате: «Примешь меня?»
Привыкшая к доле мамы-одиночки, Катя поначалу растерялась. Но выгнать Вадима на улицу, глядя на ночь, не решилась. Ванечка, который находился у родственников в деревне, приехал через несколько дней, и к Катиному удивлению повёл себя так, будто Вадим никуда и не исчезал из их с мамой жизни. Будто всё это время так с ними и жил. Позднее Катя всё прокручивала в голове это возвращение «блудного мужа» и не переставала удивляться на разумное и спокойное поведение Вани. В общем, так Вадим и остался с ними.
А через год, когда буквально один за другим ушли его родители, переехали жить в их квартиру.
Не любила её Катерина, чего уж греха таить! Всё там напоминало о нанесенных когда-то обидах, и дом казался не своим, а каким-то чужеродным. Но на своих мыслях да проблемах она особенно не зацикливалась, Ванечка незаметно вырос, ему надо было школу заканчивать да в институт поступать. Вадим же устроил себе жизнь по принципу: «Живу, как хочу, вам не мешаю, и вы мне не мешайте». И выпивать он начал. Сначала понемногу, потом больше, а потом покатилось его пристрастие как снежный ком с горы. Редко, кто видел теперь Вадима трезвым. Ни Катины увещевания, ни просьбы Вани – ничего не действовало на словно сорвавшегося с цепи Вадима. Даже на проводах сына в армию (в институт Ваня не поступил; не хватило досадного одного балла) он «нахлестался» так, что три дня потом не мог в себя прийти.
И вдруг всё закончилось! Без упрёков жены, без насмешек со стороны соседей-«трезвенников». Катерина даже не поняла, что это вдруг нашло на её благоверного. Но, по крайней мере, вечерами теперь Вадим был дома, да и сами они, эти вечера, стали спокойными, без брани и ссор, которые неизменно возникали, когда Вадим приходил домой в сильном подпитии.
Казалось бы – вот оно, пришло, наконец, их время.
Но нет. Не суждено было, видимо, отношениям вновь склеиться. И Катя, периодически вспоминая их знакомство, считала, что было оно неудачным. Нет, знакомство-то, может, было и хорошим, но уж очень тягостной оказалась жизнь в новой семье.
Теперь же она настолько охладела к мужу, что с той поры, как Ваня ушел в армию, даже спала в его комнате.
А ходики потихонечку отщёлкивали минуты и часы. Вот уже полгода прошло, как начались её встречи с Эдиком. Правда, намёков на долгосрочную совместную жизнь тот делать не спешил. Катя как-то тоже не стремилась начинать разговор, который мог бы многое прояснить в их отношениях. Во-первых, считала она, не женское это дело - первой мужику себя предлагать. А во-вторых, она боялась заговорить с Вадимом о своём уходе к другому. Так и затянулся на неопределённое время «конфетно-букетный период», который в возрасте Катерины и Эдика давным-давно должен бы был закончиться.
- Сейчас точно всё скажу! - с этой мыслью Катя открыла дверь. Но непонятно было: то ли она уговаривала себя, то ли храбрилась, то ли всё ещё сомневалась, затевать ли ей разговор с Вадимом, или ещё подождать…
Странно, но мужских ботинок под вешалкой не оказалось.
- Куда ещё он потащился? – недоумевала Катя, проходя с пакетами на кухню, - алкоголем уж вроде давно не балуется. Да и нельзя ему…
На столе, брошенный словно невзначай, лежал какой-то сложенный вдвое листок. Катя, недоумевая, как вообще на столе могла оказаться совершенно ненужная бумажка, чуть не отправила его в мусорное ведро, но вдруг она увидела знакомый почерк.
Это оказалось послание от Вадима.
Катя, присев на табуретку, начала читать. И сразу же почувствовала, как холодок неприятными мурашками побежал по спине, спускаясь от шеи книзу и обратно.
- Катя! – начиналось письмо. – Я уезжаю. Уезжаю на север, работать на вахту.
Катерина читала и отказывалась верить своим глазам: как уезжает? Навсегда что ли?
- И где только денег на билеты достал… Самолёт ведь не поезд, там цены очень даже немаленькие.
И, словно ответ на промелькнувший в голове вопрос, Катя прочла дальше:
- С деньгами на первое время помог Мишка, как первую зарплату получу – так отдам, мы так договорились.
- Сосед, значит, - опять пронеслось в Катиной голове, и тут же возникла совершенно несуразная мысль: «Сговорились!»
А строчки письма словно каким-то магическим образом притянули её мысли, потому что дальше было написано следующее:
- Не подумай, что мы с ним о чём-то сговорились. Жизни у нас с тобой нет всё равно. Так нечего её, да и себя тоже, насиловать. Ведь я же вижу, что ты за последнее время похорошела и расцвела. Наверняка, и замена мне уже нашлась. Так что не поминай лихом. Не пропаду.
И дальше:
- Жаль, конечно, что так бесцельно время проскочило, но я с себя вины не снимаю. Сейчас только стал понимать, что и беречь тебя, и любить надо было. Но как-то не сложилось. Прости ещё раз и прощай. К Мишке не ходи, он тебе ничего не скажет. Выживу на севере – значит, выживу, ну, а нет – значит, так тому и быть.
И уже совсем в самом низу:
Не держи на меня зла, очень тебя прошу.
И подпись: В.А. Вадим Анатольевич, значит. Он часто вот так две буквы, вместо подписи ставил.
Рука с письмом у Кати невольно опустилась вниз.
Уехал, значит… Катя ещё раз посмотрела на бумажный листок.
Вот всё и разрешилось, как она хотела.
Квартира теперь у неё есть, а Вадима в ней нет. Однако что-то внутри Кати говорило, что это совсем не то, чего она так долго желала.
Продолжая сидеть на табуретке, и тупо глядя на листок, который она сжимала в руках, Катя почему-то даже не могла пошевелиться. Так бы она и просидела довольно долго, если бы, словно сквозь какие-то дали, не донёсся до неё телефонный звонок.
Словно очнувшись ото сна, Катя побрела в комнату и сняла трубку.
Это оказалась Тоня.
- Вадим уехал, - вместо приветствия, глухо, словно в трубу, произнесла Катя.
- Как уехал? Куда уехал? – задала трубка сразу два вопроса.
- На север. На вахту какую-то, - как во сне продолжала отвечать Катерина.
- Эй, подруга, ты не вздумай с собой ничего сделать! - вдруг закричала трубка Тониным голосом, - я завтра в восемь утра сменюсь – и пулей к тебе! Слышишь? Только ничего не предпринимай! Поняла? Да поняла же? Чего молчишь? Ответь хоть что-нибудь. Катя!
- Поняла. Я всё поняла, - голос Катерины вынырнул, словно из тумана.
Она положила трубку и теперь так и стояла в полутёмной комнате с письмом Вадима.
Телефон зазвонил вновь.
На этот раз в трубке раздался голос Аллочки.
- Уехал? – сходу начала она, показывая, что уже всё знает, - ну, и чудненько! Теперь хоть поживёшь в своё удовольствие. А то, сколько можно тебя мучить? – Аллочка продолжала разговор, будто сама с собой. - Эй, Катерина, ты меня слышишь?
- Слышу, - равнодушно отозвалась Катя.
- А что голос такой невесёлый? – искренне удивилась Аллочка, и, не дожидаясь ответа, поехала дальше:
- Звони скорее Эдику, обрадуй мужика-то. Надо же, как всё удачно сложилось! Ванечке ещё почти год служить. Вадим уехал. Тебе теперь полная свобода, как говорится, «ни детей, ни плетей».
- Да ты чего молчишь-то всё? – не прекращала удивляться Аллочка.
Катя пожала плечами, не сообразив, что подруга при всём желании не может увидеть её движения и, словно пасту из тюбика, выдавила:
- Не знаю…
- Ой, - нисколько не смутившись, продолжала Аллочка, - это у тебя с непривычки. – Вот сейчас посидишь, придёшь в себя и поймёшь, как тебе повезло! Наконец повезло! – подруга уже не говорила, а кричала. - Звони скорее Эдику, не тяни резину!
Катя аккуратно положила трубку на место, посмотрела на телефон и зачем-то вытащила чёрный телефонный провод из розетки.
- Надоели… - поморщившись, пробормотала она.
Звонить она, конечно же, никому не стала. Ни Эдику, чтобы сообщить ему новость, что Вадим вот так, с бухты барахты, уехал из дома, ни Аллочке, чтобы извиниться перед ней за оборванный разговор, ни Тоне, которая была на дежурстве.
- Надоели… - повторила Катерина, и только тут заметила, что в комнате стало совсем темно.
Не включая света, она подошла к дивану, облокотилась на спинку и стала смотреть в окно.
Вроде был он ей совсем не нужен, этот Вадим. И жили они, как он правдиво в письме заметил, словно насилуя себя этой жизнью. Но вот его нет – и моментально родилась в Кате какая-то беззащитность. Словно брешь возникла на пустом месте.
Тут припомнилось ей, как браво шагала она домой,
